— Понятно, — сказала Луиза, от души желая, чтобы это великолепное видение потеряло опору под ногами и свалилось в мусоропровод.

— Эш по-настоящему талантлив, — объявила Карен, улыбаясь спине Эша.

— Прекрати, Карен. Тебе что, нечем заняться наверху?

— Но ты и в самом деле талантлив, дорогой, а твоя скромность и самоуничижение просто очаровательны.

— Чайник еще не закипел?

— Он просто блистал в Гилдхолле. Всех переплюнул. Мог бы стать профессионалом, но он настолько предан своей единственной цели, что просто жуть. Если бы не его одержимость классовой борьбой, он был бы одним из лучших музыкантов.

— Я тебе сказал, Карен: прекрати!

— Хоп, я умолкаю.

— Погодите. — Луиза откинулась на спинку стула и повертела в пальцах ручку. — Гилдхолл — это где музыкальная школа?

— Разумеется. — Карен изящным движением взяла чайный пакетик и, бросив в кружку, подтолкнула пальцем. — Ой, горячо! Что он вам наговорил? Что вырос в Ист-Энде[26]и сам смастерил себе гитару из дощечек от ящиков для апельсинов и эластичных бинтов? Не верьте ни одному слову.

— Карен!

Эш повернулся и бросил на Карен угрожающий взгляд. Она пожала плечами, тряхнула волосами и небрежно вытащила из кружки чайный пакетик.

— Ладно, ухожу. Приятно было с вами познакомиться, Луиза. Приходите наверх, когда кончите переговоры с героем рабочего класса.

Эш наблюдал из кухни за тем, как уходит Карен. Луиза с восторгом следила за выражением его лица. Оно было неодобрительным и раздраженным. Но ведь они знают друг друга больше десяти лет. Время осыпать друг друга комплиментами давно прошло.

— Ну? — спросила Луиза, когда шаги Карен стихли и хлопнула дверь. — Что все это значит?

— Она просто идиотничает. Не обращай внимания.

— Музыкальная школа в Гилдхолле? Подозреваю, что не обучение игре на гитаре при помощи зубов. Чему же ты обучался?

— Игре на скрипке и виолончели, — ответил он, подняв на нее глаза.

— И ты стыдишься этого теперь или что? Непонятно.

Эш посмотрел на потолок, доставая из кармана джинсов свой табак. Очень старательно свернул самокрутку, зажег ее спичкой из коробка и пустил сквозь зубы длинную струю дыма.

— Сейчас я этим не занимаюсь. Классикой, во всяком случае. Играю на электроскрипке. Это особый диапазон. Необычный.

— Звучит интригующе.

— Да. Совсем другое.

— Но почему тогда такая реакция на слова Карен?

Эш потер нос указательным пальцем. Он явно чувствовал себя неуютно.

— Я просто не мог примириться с формальностью всего этого. Регулярно отсиживать установленное время в оркестре, подвергаться дрессировке, словно пингвин, исполнять музыку других людей, льстить какому-нибудь напыщенному дирижеру, вся эта вонючая церемонность. Отношение к музыке как к собственности праздных классов. Это не для меня.

— И тогда…

— Есть куда более стоящие вещи, чем развлекать кучку деятелей, которые ни к дьяволу не понимают, что ты им играешь в промежутках между разговорами с нужными людьми, ради чего они и собрались.

— Но Карен…

— Карен считает, что принципы всего лишь товар в дорогом магазине.

Эш улыбнулся, но в его улыбке не было ни малейшего намека на веселость.

— Таким образом…

— Таким образом, давай займемся твоими делами. Я не хочу больше обсуждать мои. Я ведь уже сказал, что это скучная история.

— Но ведь ты играл в оркестре, не правда ли? — сделала Луиза финальный бросок: если Эш ответит на вопрос, у нее есть, пусть и маленькая, возможность узнать, кто же он на самом деле.

— Да. Меня оттуда выгнали.

— За… Что ты сделал?

Он посмотрел прямо на нее. Теперь в глазах была искорка юмора.

— Я показал дирижеру голый зад во время исполнения «Симфонии Антарктиды».

— И публика тебя видела? — спросила Луиза, и рот у нее так и остался открытым.

— Практически не могла не видеть. Я играл первую скрипку.

— И твои родители этого не одобрили? Поэтому ты и разошелся с ними?

Эш стряхнул пепел сигареты себе на ладонь и втер его в ткань своих джинсов на бедре.

— Мой отец и был дирижером, — сказал он вполне буднично. — Ну что, перейдем к сложностям с твоей работой?

— Почему вы всегда это делаете? — спросил Шон, когда Оливия наклонилась чуть не до пола возле шкафов с картотеками данных. Она взглянула на него виновато снизу вверх.

— Делаю что?

— Да вот эти ваши упражнения с креслом. Уходя из офиса, вы опускаете сиденье как можно ниже.

— Чтобы заставить старую Корову пригнуться пониже и попыхтеть подольше, — поспешила с ответом Сара, протянула руку с темно-пурпурными ногтями и взъерошила Шону волосы. Шон побагровел и открыл рот, как бы собираясь дать отпор. — Ладно, я пошла. — Она подхватила свою кожаную куртку и подмигнула Оливии. — Нил за мной заедет. Мы с ним идем сегодня вечером в клинику планирования семьи. Пришло время снова сдавать мазок.

— Пожалуйста, избавьте от подробностей, — проворчал Шон.

— Это обыкновенная девичья болтовня, Шон. Что вам не нравится? Вы и сами в глубине души как девушка, правда? Только очень большая. До завтра, Оливия. Надеюсь, вы сегодня в шарфе и перчатках. Иначе, чего доброго, отморозите соски на автобусной остановке.

— Уверена, что мои соски уцелеют, — сказала Оливия, впрочем слегка покраснев.

Они слышали, как Сара шумно несется по коридору, выкрикивая пожелания доброй ночи коллегам в других кабинетах по дороге к лестнице, по которой она вскоре затопала.

— Ну и девчонка! — покачала головой Оливия. — Я помню свое первое место работы. Я была в таком страхе, что боялась сделать лишний шаг и не смела ни с кем заговаривать. Тогда за работу держались и служили подолгу. А теперь все по-другому. Каждый режет напрямую что придет в голову и готов сменить место в любой момент.

— Не осуждайте людей за это, — сказал Шон, пытаясь выпрямиться, но оставаясь при этом согнутым под весьма своеобразным углом. — Наша природа требует перемен. Когда нам становится скверно, мы боремся с этим как можем.

— Ну, вы опять ударились в философию. — Оливия проверила, опустилось ли сиденье кресла Кэрол на максимально низкий уровень, для полной надежности похлопала по нему рукой и направилась к вешалке.

Она как можно туже подпоясала свой макинтош и застегнула его на все пуговицы до самого подбородка. Погода стояла необычайно холодная, она не помнила такой в это время. Только бы мороз не убил цветочные луковицы. Она так привыкла к весенним крокусам. Каждый год они распускались в палисаднике перед домом. Было бы грустно, если бы они не расцвели будущей весной.