И вот теперь все по-настоящему, кожа к коже, грудь к груди. И дыхание одно на двоих, и синхронный перестук сердец. Губы горят и пальцы по всему телу. И поцелуи – жадные, огненные, и уже бесстыжие.

«А ты когда –нибудь?..»

«Быстрее, не своди меня с ума!».

И он медленно входит в нее, и вот уже почти в ней, и замирает. Она открывает глаза и кивает, и он понимает все, и знает, что им уже не остановиться, и потому продвигается так медленно, насколько это возможно.

Закусив губу, не торопится, хотя она полностью готова, и расслаблена первым оргазмом, и наконец он полностью в ней.

Она вздыхает, и он уже готов сбежать, боясь, что причинил ей боль, но она вдруг целует его плечо и сильнее обхватывает руками, и шевелится как-то, и как-то меняет положение ног, и его самообладание рушится, осколками разлетаясь кругом постели.

Начав медленно, будто раскачиваясь, он видит, что она снова на пороге, и снова в ее глазах близится полет в этот ее личный, интимный космос, и он теряет себя от того, как она прогибается под ним, как дышит, как двигаются ее ресницы, когда она жмурится сильнее.

Он вдруг останавливается.

- Тебе больно?

Она выныривает откуда-то из запределья и непонимающе смотрит на него.

- Боже, продолжай, продолжай.

Ее стон, полувсхлип, словно отпускает его напряжение и он снова срывается, но так, что уже не знает, как остановиться, не знает, где верх и где низ, где черное и где белое, где земля и где небо.

Все кругом теряет значение, и он летит за ней, когда она особенно громко стонет, и особенно громко кричит, и она, поспевая за ней, видит, наконец видит этот ее космос, и в нем они, оба, потерявшие свои телесные оболочки, парят, улыбаясь.

И он оглядывается, и понимает, что первый раз – так. Так, чтобы вдвоем, чтобы туда, за грань, за пределы. И что это – нормально. И это – самое невозможное приключение, что случилось с ним за всю его долгую, насыщенную событиями жизнь. И кто ему открыл дверь в этот космос?

Он возвращается в себя, к ней, уже засыпающей от пережитого острого удовольствия.

Все замирает.

Он согрет ее теплом, она опалена его жаром.

Но он знает, что теперь она – только она! – билет в его будущее, и накрывает покрывалом, кое-как вытащенным одной рукой, так, чтобы не побеспокоить, из-под подушки.

И теперь сердца стучат асинхронно. И она засыпает, улыбаясь, прижавшись к нему, словно так и надо, так и должно быть, и он, вздохнув, убирает волосы с ее лба.

- Лиза, я люблю тебя.

Но она не слышит. Пережив потрясение своей и его чувственностью, она ныряет в темноту сна. А он смотрит на нее и не может поверить, что может ласкать ее своим дыханием, так просто, без всяких ограничений. Потому что теперь есть кому о ней позаботиться.

В углу большой светлой гостиной тихо потрескивал камин. Шелест поленьев, пляска огня создавали тепло и уют.

Рядом с камином в кадке из выбеленного дуба переливалась разноцветными огоньками высокая, под самый потолок, живая ель. Ее вчера, а будто год назад, Яков принес из леса.

На ветках нежно серебрились, словно припорошенные инеем, крупные шары. В иголках прятались маленькие и очень старые ангелочки со стеклянными крыльями, с которых давно уже слезла краска, — эти чудесные фигурки привезла с собой мать, все, как и обещала. Старые, хранящие тайны, они с раннего детства ассоциировались с Новым годом, подарками и праздником.

Уже давно нет прабабушки, которая бережно доставала драгоценные игрушки из коробки и чуть дрожащими пальцами разворачивала обертку из старых газет, а ангелочки все так же радостно блестели, как и маленький петушок на прищепке и еще множество давно немодных, но таких дорогих сердцу вещей.

Лиза, над которой уже не разливалось голубоватое сияние, знак принадлежности к истинной паре, видимое Якову прежде, развесила на шторах серебристые снежинки, спустила с гардин переливающийся «дождик», закрепила над каминной топкой разноцветные носочки — чужая, совсем недавно прижившаяся традиция, которой довольно долго противились, но девушка настояла, хорошего не может быть много, а носочки под подарки — это, безусловно, очень хорошо.

Огромный еловый венок висел на входной двери, Дед Мороз устроился под елкой вместе со Снегурочкой и плюшевым зайцем, и лишь после этого Лиза успокоилась, полностью довольная проделанной работой.

Времени, для того чтобы напитаться праздничным веселым настроением, совсем не оставалось — через час наступал Новый год.

Лиза оглядывалась на братьев, постоянно задерживая взгляд на Тиме. Облизывала и кусала губы, краснела и бледнела от сокровенных мыслей, но ни на минуту не присела на диван к изнывавшему от безделья Тимофею, угадывая по глазам, что тут же окажется в кольце его рук.

Яков улыбался и нежно смотрел на брата, помогая, чем мог, потому что гипс на ноге мешал передвигаться тому с присущей грацией и сноровкой.

Дом Тимофея как нельзя лучше подходил тому, чтобы справить Новый год, пусть и позже, чем все остальные. Здесь, можно сказать, началась их новая история, и здесь она должна была закончиться, чтобы дать место другим, не менее интересным приключениям.

Мать с удовольствием возилась на кухне, ей в этом помогала Луна. Женщины сразу нашли общий язык – молодая волчица показывала, как пользоваться электрической плитой, духовым шкафом, играла с освещением. Яков ощущал, как по телу расползается умиротворение: над Луной разливалось сильное синее свечение – результат скрепления истинной пары. Позже они вернутся в его деревню, чтобы дать жизненный импульс стае, которая жила в стагнации, ужасных условиях столько лет. Многое предстояло сделать, но Яков чувствовал, что с такой поддержкой ему многое будет по плечу.

Вдруг с елки упал и покатился в сторону дивана красный шар. Лиза ойкнула и кинулась за ним, поскользнулась и приземлилась прямо в руки Тима. Он вскочил, неловко выгнувшись на одной ноге, и схватил девушку за талию.

Тимофей взял в руки коробочку со стола рядом с диваном, украшенную алым бантом, и протянул Лизе.

Она осторожно потянула за шелковую ленту, и коробочка открылась: на ярком картоне из-под алого банта выглянули три елочные игрушки — маленькая балерина и два одинаковых волка с черными боками, ловящие иллюминацию гирлянд.

Блики от игрушек отразились на лице Лизы, Тимофей обнял ее сзади и поцеловал в макушку.

— Время начинать жизнь заново, — сказал он, и Яков подумал, что они с Тимом снова улыбаются синхронно, но каждый уже своему счастью.

Конец