– И на колени тоже не становлюсь.

Это не рассердило его, скорей позабавило. Камала опешила – но тут же, содрогнувшись, поняла, в чем дело. Он думает, что она ведьма, что защита от него стоит ей бесценных мгновений жизни. Он думает так и подзадоривает ее защищаться и посмеивается про себя, глядя, как она, попавшись на его удочку, приближает свою смерть. «Если и дальше будешь притворяться, что ты мне ровня, – словно бы говорит он, – то за гордость поплатишься жизнью».

Худшего насилия и представить себе невозможно. Пусть на самом деле она не ведьма – от этого все только хуже. Долго ли он намерен играть с нею, как кот с мышкой, ждать, когда ее гордый дух иссякнет у его ног? То, что этот миг никогда не настанет, а магистру и невдомек, для нее делало игру еще более отвратительной.

«Я не мышка, и на этом игре конец».

На этот раз она пустила в ход всю свою мощь. Не так, как в Низу, – там она действовала слепо, отчаянно, боясь собственной Силы. Теперь она хорошо рассчитала удар и направила его в самое средоточие мужской гордости. «Любишь подминать под себя других? Хорошо. Сейчас ты узнаешь, каково это – быть жертвой насилия».

Он то ли не ждал удара, то ли не успел принять мер. Мощный таран Камалы сокрушил его оборону, если таковая была, и двинул его прямо в пах. Магистра бросило на перила, и он, как всякий мужчина на его месте, начал ловить ртом воздух, борясь с болью и тошнотой. «Не на ту шлюху напал», – подумала Камала, расшатывая перила. Осколки камня посыпались вниз. Магистр постоял еще немного, пытаясь удержать равновесие, – и рухнул.

Камала вышла на край моста. Он, конечно, спасется, но как? Обернется птицей? Или кошкой, чтобы упасть на четыре лапы? Или просто замедлит падение? Все зависит от того, хочешь ли ты сохранить своего консорта или готов пожертвовать им ради красивого зрелища. В том, что предпочтет этот чародей, можно почти не сомневаться. Но как он поступит – сперва спасется, а потом уж посчитается с нею, или соединит вместе и то, и другое? Вот что самое главное.

Глядя, как он летит вниз, Камала готовилась продолжать поединок.

Магистр грохнулся оземь, да так, что между башнями прокатилось эхо. Похожий звук получается, если ударить человека железкой по голове, но этот был в десять раз громче и в сто раз страшнее. Он пронизал Камалу насквозь, скрутив узлом ее внутренности.

Она ждала, но магистр не шевелился.

Внизу загудели голоса – не одна она слышала этот грохот.

«Вставай же! Ответь мне!»

Он не вставал.

Перегнувшись через перила, она истратила немного магии, чтобы лучше его рассмотреть. В тени башен это было довольно трудно, но ей показалось, будто волшебная чернота его мантии стала уже не такой густой. Грудь упавшего не вздымалась, сердце, похоже, не билось. И шея не вывернулась бы под таким углом, будь он жив.

Камала попятилась, прижалась к стене. Магистр боится лишь одной смерти – слишком быстрой, не дающей ему принять ответных мер. Падение к таким не относится. Пока падаешь, вполне можно сотворить что-нибудь для спасения.

Если только магия тебя не подводит…

Если тебя не вынуждают к Переходу именно в этот миг.

Если новый консорт подворачивается вовремя.

Вокруг тела уже собирался народ. Слышались какие-то крики. Камала не разбирала их, как будто кричали на чужом языке.

Она убила магистра.

«Есть только один Закон, – говорил Итанус, – превыше всех остальных: магистр не должен убивать другого магистра».

Кто-то вышел из башни посмотреть, что за шум. Камала закуталась в сумрак, став невидимой. Ноги подкашивались. Она могла стоять, только прислонившись к стене.

Она преступила Закон.

Того и гляди кто-нибудь из магистров, присутствующих на празднике, тоже выйдет и увидит погибшего. Что будет, если он посмотрит наверх? Не разглядит ли он за зыбкими чарами бледную, дрожащую женщину? Вернуться в башню и сделать вид, будто ничего не случилось, ей уж точно не удастся. Любой чародей почует обман с первого взгляда.

Больше здесь оставаться нельзя.

При мысли об этом в ней вспыхнули ужас, отчаяние, ярость, сознание своего провала. Живой душе не дано вместить столько чувств сразу, и они вырвались вон. Камала издала вопль, обращенный и к небесам, и к преисподней. Она кричала, пока не охрипла. Чары препятствовали кому-то другому услышать ее, но сама-то она себя слышала и ужасалась тому, что этот звериный вой исходит из ее горла.

Из башни появлялись все новые фигуры, некоторые в черном. Всхлипнув напоследок, Камала почерпнула у своего консорта еще толику сил и приготовилась к преображению. Ее ослабевший дух страшился этих чар, относившихся к высшей степени волшебства, но страх перед разоблачением заставлял торопиться.

Миг спустя один человек в самом деле поглядел наверх, ища место, откуда упал магистр.

Волшебник в черном сделал то же самое, высматривая улики, недоступные взору смертного.

Оба не увидели ничего. Одинокая сова покружила в небе, нырнула вниз, полетела на юг и скрылась из глаз.

На закате Андовану померещились башни. Он стоял на вершине холма, глядя далеко в сторону запада. Горизонт пылал, словно сама земля занялась рыжим пламенем, и в этом огне ему виделся Гансунг – вернее, башни, стоящие так тесно, что солнце не могло пробиться сквозь них, черное пятно на оранжевом западе под пухлыми лиловыми облаками.

Ничем другим, кроме Гансунга, это быть не могло.

Далеко ли еще до него? Холмистая местность мешала определить расстояние. Какой-нибудь день езды, от силы – два.

Андован глубоко вздохнул, не в силах унять дрожь. С каждой ночью его сны становились живее и ярче. Эти башни прямо-таки впечатались ему в мозг. Просыпаясь утром, он все более убеждался в том, что видит во сне Гансунг, и вот заветный город уже показался вдали.

От этого и от других причин голова шла кругом.

Здоровье принца, как и предсказывали лекари с магистрами, ухудшалось медленно, но неотвратимо, будто невидимая змея, стиснув его своими кольцами, выдавливала из него жизнь. Порой он останавливался среди дня, не в силах ехать до темноты, что раньше давалось ему так легко. Утром, пробуждаясь от снов, он все с большим трудом заставлял себя встать и начать новый день. Располагаясь на ночлег, он ухаживал за конем ценой огромных усилий, одолевая желание рухнуть наземь и забыться.

Одна только воля поддерживала его в пути – воля и сладкая песнь надежды. Найдя виновницу своей болезни, выяснив, как и зачем она сводит его в могилу, он спасется. Даже если ради этого придется ее убить.

А в этот вечер его вдохновили башни. Луны, стоявшие высоко, светили ясно, конь его не слишком устал, и принц решил проехать еще немного вперед. Мало ли какой день выдастся завтра – надо пользоваться этим новым приливом сил, пока можно.