Здесь Джозеф Ли ездил на довольно престижном «Беджинге», представлявшем собой копию джипа «Гранд Чероки» предыдущего поколения с мотором от «Мицубиси», китайских машин здесь было много, потому что они были дешевыми и простыми, а западные машины многим были не по карману. На своей машине, потолкавшись в пробках, которые тут уже были, и приобретя еще одну царапину на бампере, потому что ездили тут, как сумасшедшие, он выскочил в конце концов на Хайбер-роад, там стало полегче, потому что это широкая, бетонная трасса, встречная полоса отделена бетонным заборчиком, никто никуда не лезет.

Из восьмерых его продавцов на рынке трое были осведомителями — он уже понял, как важно знать настроение людей, а на Востоке настроение людей легко узнать на рынке и половину новостей тоже можно узнать на рынке. Потому что рынок — это не только место, где продают и покупают товары, это место, где общаются, где происходит общественная жизнь человека. Здесь можно найти собеседника, покурить наргиле, найти подельника, купить, что тебе нужно, расстаться с кошельком, а то и с самой жизнью.

Остановившись перед контейнером Чуня, — а рынок представлял собой целое скопище машин и контейнеров, стоящих прямо на земле, и с них торговали, — полковник разразился бранью на смеси упрощенного китайского и пушту:

— Как ты вывесил товар? Как ты вывесил товар, скотина, сын осла?! Где ценники?! Ты думаешь, что этот товар висит здесь, чтобы посмотреть?! Или ты думаешь, что люди сами догадаются о цене, какую ты за него просишь? Нет, ты не думаешь, ты вообще не думаешь! О Аллах, зачем ты послал на моем пути такого глупого ишака?!

Продавцы из соседних ларьков ухмылялись, видя беду Чуня. Здесь не было места ни доброте, ни состраданию, ни сочувствию, соседи улыбались с довольным злорадством. Большинство из них — это беженцы и даже дети беженцев, у которых нет гражданства и которых наняли за копейки торговать этим товаром. Мир был жесток к ним, они не видели ни от мира, ни от людей ничего хорошего — и при малейшей возможности они отвечали миру тем же. А Чунь к тому же был китайцем, он плохо знал пушту (по крайней мере, так думали) и был пугливым и забитым, он был выбит из колеи атмосферой базара и не скрывал этого. Типичный бедняк из северных провинций Китая, выросший в хижине с земляным полом. Он жалостно улыбался, когда кто-то из местных обращался к нему, а для того, чтобы торговаться, он заглядывал в бумажку, где был написано, как называются цифры по-пуштунски. Потом попривык и счет выучил, торговался без бумажки — но оставался все тем же жалким и забитым, если бы не авторитет полковника Ли, его бы в первый же день ограбили и обложили неподъемной данью, а могли и просто убить. Чунь, когда приходило время обеда, приходил туда, где обедали все, его отталкивали назад в очереди, а он лишь так же жалко улыбался. Все знали, что он плохо понимает язык, — поэтому говорили при нем, на него не обращали внимания, как не обращают внимания на лохматую, с поджатым хвостом бродячую собаку. Никто и предположить не мог, что под личиной бедного торговца Чуня скрывается майор военной разведки НОАК, в совершенстве владеющий пушту, дари и арабским, один из сильнейших арабистов Китая. Сюда его Ли внедрил на будущее, с дальним прицелом, понимая, что начнется — уже скоро. Чунь торговал, собирал сплетни — он слышал и помнил все, что при нем неосторожно говорили, а заодно и практиковался в языке, присматривался к поведению людей на базаре. Потом — ему учить агентуру и офицеров НОАК этому.

— Пойдем-ка! — Ли схватил Чуня за шиворот. — Сейчас я тебе покажу, как раскладывать товар!

— Ай… Не бейте, хозяин!

Ли затащил его в темноту контейнера, оглянулся, включил магнитофон, на котором были записаны только два голоса — его и Чуня. Запись была на китайском, и никто из окружающих до сих пор не понял, что и ругань, и жалкие оправдания — каждый раз одни и те же.

— Говори! — быстро сказал Ли.

— Говорят, что много талибов стали шахидами, очень много. Из тех, кто туда ушел, — выбили почти всех.

— И?

— Люди недовольны. Говорят о предательстве.

На лице полковника ничего не отразилось.

— Все?

— Нет. За день до наступления Ильяс погиб вместе со всеми людьми. Подорвался на управляемом минном поле, никто не знает, зачем его понесло в этот кишлак. Это было в приграничье, с той стороны. Оставшихся выбили снайперы.

Полковник задумался. Ильясом звали одного из наиболее авторитетных командиров Аль-Каиды в регионе, специалиста по диверсионной войне. Никто не знал о его национальности и о том, как он попал в Аль-Каиду, — но, судя по имени, он мог быть русским.

— Почему ты говоришь об этом только сейчас?

— Узнали только вчера. Нашли машины.

Полковник кивнул. В бардаке наступления, после массированного ракетного удара американцев — могли потерять на несколько дней. Подумали, что он вышел в Афганистан, участвует в джихаде — а он… получается, что не участвует. Стал шахидом вместе со всеми своими людьми.

— Кто?

— Никто не знает. Говорят, в том районе видели какую-то группу. Один из стариков сказал, что это шурави снова вышли на охоту.

— Шурави?

— Русские. Старика считают сумасшедшим, но он сказал, что так всегда делали русские. Приходили и убивали. Американцы бьют с беспилотников.

— Еще что?

— Джалалутдин собирает недовольных. Он говорит, что все, что произошло, — это результат предательства.

Полковник задумался. Он знал, что Джалалутдин проходил обучение в Стамбуле и там же был завербован турецкой военной разведкой. Турки намного лучше, чем китайцы, умели играть на этом поле, этого у них не отнять. Поэтому — такие игры надо пресекать в самом начале.

— Убери его. Тихо.

— Слушаюсь.

— Всё?

— Всё.

Полковник ткнул пальцем на клавишу магнитофона.

— И только попробуй еще раз вывесить товар без ценников, сын шакала!

Уже когда полковник выходил с рынка, поглощая на ходу мясную лепешку с зеленью, — ради дела приходилось есть и такую гадость, — в кармане завибрировал пейджер. Полковник носил с собой пейджер и никогда не имел сотового телефона — потому что с сотового телефона, даже выключенного, легко и определить местоположение абонента, и прослушать, что он говорит, дистанционно подключившись и считывая микроколебания мембраны. Поэтому полковник, как и все люди Аль-Каиды, никогда не имели с собой телефона, а пользовались пейджером, который невозможно ни засечь, ни прослушать. Если же надо было куда-то позвонить, на базаре ходили люди с сотовыми, можно было заплатить и позвонить. Или позвонить из общественной телефонной кабины.

Увидев текст — короткий и ничем не примечательный, полковник обеспокоился. Трудно не обеспокоиться, когда приезжает начальство, черт знает — то ли наградят, то ли попадет по полной программе. Неважно за что — если начальство хочет надрать уши, повод быстро находится. Встреча была через час на кольцевой — генерал Вэй Чжолинь приехал с военной делегацией, полковник знал, что в Исламабаде как будто специально уже несколько дней находится высокопоставленная военная делегация, словно прикрывая город от возможного удара американцев. Видимо, пришла пора покидать город, вот генерал и решил лично проинспектировать состояние дел в пешаварском разведпункте. А может, и еще что… кто сейчас поймет?