Как бы то ни было — встреча через час, за этот час еще можно заехать в пару мест…

Генерал Вэй Чжолинь, он же Белый Дракон, член тайной, националистически ориентированной группировки Драконов в армии и спецслужбах КНР, невысокий даже по китайским меркам, бедно и чистенько одетый старик с поразительно белой, нетипичной для китайцев кожей, сидел в дешевой придорожной забегаловке на окружной дороге Пешавара рядом с компанией дальнобойщиков и с аппетитом поглощал плов с большого, плоского блюда на двоих, еду он брал не палочками, а руками, как варвар. На носу у него были очки в старомодной круглой оправе, не золотой, как обычно, а металлической. Рядом с ним стояла небольшая сумка.

Полковник огляделся — ни одного китайца тут не было. Он не заметил и то, на какой машине приехал генерал, — на стоянке стояли одни грузовики. Но он знал, что генерал никогда не оставался без прикрытия, ни на секунду.

Подойдя к хозяину заведения, полковник попросил тонкую постную лепешку. Потом пошел к генералу, тот протянул ему испачканную жиром, сухонькую, неожиданно сильную ладонь.

— Рад вас видеть, Ли… — сказал он, — давно не виделись.

— Да, господин…

Скрывать смысла не было — полковник Ли неоднократно проговаривался, что у него в Коулуне есть хозяева и что он вынужден большую часть выручки отдавать им.

— Отведай со мной этого риса. Это очень вкусно приготовленный рис.

— Это плов, господин, — Ли пригляделся, — с курицей.

— Как бы то ни было — очень вкусно. Отведай.

Когда-то давно, когда полковник еще не был полковником, а генерал не был генералом, — Вэй Чжолинь учил их в особой разведшколе: когда ты во владениях варваров — ешь, как варвар, спи, как варвар, живи, как варвар. Ничем не выделяйся среди остальных!

Принесли лепешку, полковник принялся подбирать рис кусками лепешки и отправлять его в рот, иногда съедая и импровизированную ложку.

— Очень вкусный рис… — повторил генерал.

— Здесь вкусно готовят…

Тон, каким это было сказано Ли, был понятен только тем, кто прошел школу генерала Вэй Чжолиня. Тон и особый жест означали, что игра началась.

— Я весьма доволен, как идет торговля, Ли… — сообщил ему генерал, продолжая с аппетитом поедать плов, — ты много продал.

— Местные не слишком довольны теми вещами, какими торговали здесь до нас. Говорят, что они очень плохого качества и слишком дорогие. Я все чаще и чаще слышу, как местные выражают недовольство этим.

Генерал кивнул.

— Тем не менее такая торговля является результатом и твоего усердия, это нельзя не признать. А что про местные товары? Они настолько плохи?

— Они очень плохи, господин. Местные, столкнувшись с конкуренцией, начали скаредничать и тем самым сделали только хуже. Все больше и больше людей отворачивается от них. Я думаю — еще год, может быть, два, и…

— Налоги здесь не слишком высокие?

— Нет, я даже не замечаю их, откровенно говоря. Никто не мешает.

Генерал немного прервался с едой, отпил из большого стакана, который стоял рядом с ним.

— А другие торговцы? Тебе не мешают?

— Ну… Например, возьмем турецкий трикотаж. Турки попытались сбить цену на рынке, воспользовавшись ситуацией. Но я с этим разберусь.

Генерал пристально посмотрел на Ли.

— Уверен? Тебе не нужно снизить цену?

— Зачем… Они все равно не смогут долго торговать себе в убыток. Торгуя в убыток, они делают плохо сами себе, только и всего.

— Турция сильная страна, — задумчиво сказал генерал, — там богатые традиции выделки одежды и других товаров.

— Традиции не есть сила, — ответил полковник.

Генерал посмотрел на него. Потом сделал то, что полковник не ожидал, — прижал палец сначала к левому глазу, потом к правому.

— Левый глаз, правый глаз, — сказал он.

Ошеломленный полковник повторил его жест и слова в точности. Это было старой китайской идиомой, означала она полное согласие со словами собеседника, с его восприятием той или иной проблемы. Если такое говорил начальник подчиненному, это означало высшую степень одобрения и доверия. Дословно сказанное означало, что они смотрят на проблему, как два глаза одного и того же человека.

— Тем не менее — сохраняй осторожность. С конкурентами надо держать ухо востро, слишком многие делают сейчас хорошие вещи. Слишком многие.

— Да, господин…

Генерал взял кусок его лепешки, принялся собирать остатки риса с блюда.

— А как ты смотришь на возможность расширения торговли? — спросил он.

— Год, может, два… — внешне неопределенно ответил полковник, — иногда бывает полезно дать поторговать другим. Пусть они торгуют, борются с конкурентами, устраивают ценовые войны — рано или поздно это приведет только к одному — к разорению. Причем разорятся — все. Только тогда имеет смысл идти туда и предлагать товар. По справедливой цене.

Генерал хитро и лукаво посмотрел на него.

— Терпение — лучшая из добродетелей…

— Да, господин. Терпение — лучшая из добродетелей…

США, штат Аризона

Техник-сержант Джек Маллой

Падение…

Война на Американском континенте — приходящая оттуда война — всегда в корне отличалась от войны европейской, последствиями — но не масштабами. Например, в войне между США и Мексикой, определившей судьбу юга США, территории, по площади превосходящей любую крупную европейскую страну, если без колоний считать, погибли всего несколько тысяч человек, в любой крупной европейской войне столько гибло за не самый плохой день. США никогда не знали таких битв, как битва под Бородином, Верденская катастрофа или Курская дуга, последнее плохое, что происходило на территории Североамериканского континента, — это Гражданская война, да и та не шла ни в какое сравнение… к примеру, с русской Гражданской войной. История Америки — это история полутора столетий прогресса.

По этой причине в США совершенно иное отношение к человеческой жизни на войне. В Европе во время войны человеческая жизнь — это ничто, пылинка, песчинка на весах истории. Песчинка, попав туда, куда ей не следует попадать, может стать причиной аварии и разрушения огромного механизма — но от этого она не перестает быть песчинкой, и судьба ее печальна в любом случае.

Соединенные Штаты Америки, ведя войну, провозглашают ценность жизни солдата даже на войне. Вторая мировая война — чудовищная катастрофа, испепелившая огромный континент, — почти не затронула США, но даже и в этой катастрофе американцы, прежде всего, думали о своих потерях и только потом — об успехах. Это отнюдь не развенчивает героизм, проявленный многими американскими солдатами на войне, — когда доходит дело до войны, американец вполне способен показать себя героем. Он даже способен совершить героический поступок, не имея шансов выжить, и погибнуть — история в Могадишо, когда двое американских снайперов Дельты Шугарт и Гордон высадились с вертолета, чтобы прикрыть сбитую машину, зная, что помощи не будет и вокруг несколько сотен боевиков, это доказывает. Но идти на смерть колоннами и рядами, идти на верную смерть, зная, что твоя смерть не значит ничего, но в совокупности, может быть, именно она пересилит, переломит врага, надорвет его, — вот этого американцы не могут. Мы, русские, можем, что и продемонстрировали в Великую Отечественную. Хорошо это или плохо? Не знаю. Наверное, плохо…