— Светлану эту жаль ужасно. Ни при чем она тут, вот увидишь. А на нее и так свалилось столько разного «счастья»…

— Я тебе сразу сказал, что история гнусная. Но я не вижу пока, что мы здесь можем изменить. Одно несомненно — мы должны выполнить свою работу. И по возможности честно.

— Да ладно, что ты меня утешаешь, как разнюнившегося школяра.

— Что у тебя еще? Есть что-то про этого Жаворонкова? Мне пока больше ничего не удалось узнать.

— Володька поехал по загсам, по архивам. Еще мне не звонил.

— А ты сейчас куда?

— Знаешь, Костя, не сочти за малодушие, но я заеду на часок-другой домой. Хочу просто посидеть и помолчать.

— Понимаю. Поезжай.

— Кстати, Костя! Наш террорист-то вроде успокоился? Больше не шлет писем?

— Сплюнь, Сашок. Типун тебе на язык. Расслабляться пока рано. Кстати, это всех касается — и тебя тоже!

— Ладно, я позвоню тебе позже.

Придя домой, Турецкий налил себе большой щедрый стакан водки. Именно не рюмку, не стопку и не чекушку, а стакан.

«Имею право! Я не алкоголик, черт меня возьми, но иногда бывает просто необходимо выпить. И притом именно стакан, а иначе не поможет».

Он достал из пачки сигарету, посмотрел на нее как будто немного удивленно, после чего закурил.

«Причем пить нужно без закуски, или, точнее, как говорил один подозреваемый — „под курятину“.

Александр плюхнулся в кресло перед телевизором и щелкнул пультом. Ба! Опять «Белое солнце пустыни». И не надоедает же им гонять бесконечно одни и те же старые фильмы. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что и нам не надоедает снова и снова их смотреть.

Телефон опять просвистел моцартовский марш. Ага! А вот это уже Поремский!

— Здравствуй, Володя!

— Привет, шеф! — Голос помощника звучал крайне возбужденно.

— Есть новости?

— Да! И чрезвычайные.

— Про Жаворонкова… э-э, Георгия Федоровича?

— И про него тоже.

— А про кого же еще?

— Про вашу знакомую, Елену Станиславовну, вдову генерала Смирнова.

Турецкий удивленно привстал.

— Так-так, это уже становится интересно. И при чем же здесь она?

Было слышно, как невидимый Поремский в трубке торжествующе набирает дыхание перед тем, как выдать сенсацию.

— Знаете, кто был ее первым мужем?

Турецкий вскочил, осененный догадкой.

— Нет! Да нет же!

— Да, шеф! Да, Александр Борисович! — не без удовольствия повторил Владимир. — Первым мужем Елены Станиславовны был Георгий Федорович Жаворонков, генерал ФСБ.

— Вот это называется полный абзац. — Захмелевший было Турецкий вмиг протрезвел. — Ну рассказывай толком!

— Поженились в 197* году, прожили вместе до позапрошлого года…

— Тридцать лет почти что! — присвистнул Александр.

— У них есть общий ребенок, Жаворонков Виктор Георгиевич, родившийся в Москве, в 198* году.

— Та-ак. Я смотрю, ты славно поработал! Не зря свою кашу ешь. А что-нибудь про этого Виктора удалось узнать?

— Удалось, и тоже весьма любопытные вещи. Виктор Георгиевич Жаворонков закончил московскую школу, поступил в Бауманский институт. На втором курсе неожиданно для всех оставил учебу и добровольно попросился в армию. Да не просто абы куда, а конкретно попросил отправить его в Чечню.

— На горяченькое потянуло, что ли? В горячую точку?

— Погодите, шеф, дальше самое интересное. Кем, по-вашему, был Виктор Жаворонков в армии?

— Ну?!

Поремский опять сделал торжествующую паузу.

— Сапером!

— Класс! «Взрывпакет изготовлен профессионалом…»

— Что, шеф?

— Да нет, это я вспоминаю заключение эксперта. Володька, ты огромный молодец! Я сейчас дома, буду в прокуратуре вечерком. Подъедешь? Обсудим все это дело.

— Разумеется.

Турецкий откинулся на спинку кресла. Дело приобретало новый и очень интересный оборот. Не зря ему казалось, что Елена что-то скрывает. Она так явно не хотела обсуждать с ним свой прежний брак, своего сына.

Виктор Жаворонков… Сапер… Какой может быть у него мотив? Или он действует совместно с отцом? Тогда — ревность, помноженная на чисто профессиональный конфликт. Да, это если принять ту версию, что два генерала действительно занимали различную позицию в деле двух ученых. Да нет, все равно что-то не выстраивается, не вырисовывается…

А главное, где он рыщет, этот загадочный Георгий Федорович?

На экране между тем бесподобный Луспекаев, он же Верещагин, запел свою знаменитую песенку. В двери звякнул ключ — это вернулась домой дочь.

— Папа, что это ты дома так рано?

— Привет, Нинок. А это у меня забастовка, — отшутился Турецкий.

Ваше благородие, госпожа разлука…

Все мы с ней не встретимся, вот какая штука!

— Слушай, пап, тут письма какие-то.

— Чего?

— Одно от бабушки, а одно непонятно от кого.

Письмецо в конверте, погоди, не рви… —

зазвучало в голове у Турецкого. — Сейчас, пап, я посмотрю, от кого это.

Письмецо в конверте, погоди, не рви…

— НЕ-Е-Е-ЕТ!!! — бешено закричал Турецкий, метнувшись в сторону Нины в безумном, отчаянном прыжке, но было поздно. Рука дочери уже разорвала конверт.

В тот день Георгий Федорович Жаворонков брел домой под дождем, подняв воротник модного финского плаща и низко втянув голову в плечи. Тяжелые холодные капли затекали ему за шиворот и неприятно скользили по спине, но он ничего не чувствовал. В голове его продолжали звучать голоса, обрывки диалогов, споров. Из темноты перед внутренним взором возникали лица: то его непосредственного руководителя и бывшего приятеля Женьки Смирнова, то есть, простите, Евгения Ивановича, начальника отдела, генерала их всесильного комитета. То генерала Пантелеева, еще более всесильного командира их универсального ведомства. То — и уже совсем непонятно почему — лица двух ученых мужей, Давыдова и Суворова, случайных людей в его жизни и карьере. Ведь надо же, чтоб именно им, этим случайным людям, суждено было стать тем самым камнем преткновения.

Где лежит тот камень, в зной

Путника маня…

Это был вечер из произведений композитора Георгия Свиридова, один из многочисленных концертов, посещенных ими с Леночкой в качестве культурной программы. У Георгия Федоровича всегда была неплохая память на стихи. А этот романс Свиридова на слова армянского поэта Аветика Исаакяна просто-таки запал ему в душу…