Чужие парни вышли на охоту. И что-то подсказывало мне: их гораздо больше, чем я думал вначале. Поэтому у нас не было ни малейшего…

В этот момент до меня дошло, куда подевался одиночка. Я испытал что-то вроде озарения – возможно, запоздавшего.

«Полынья», черт меня дери! Как все просто, и в то же время мозги буксуют, отказываясь принять очевидное. Где-то рядом была «полынья», и парень, спасаясь от опасности, нырнул в крысоидный лабиринт!

Я почувствовал себя так, словно чья-то рука вцепилась в глотку. Меня мгновенно прошиб ледяной пот. В глазах зарябило, а затем пошли лиловые круги. Желудок выворачивало наизнанку…

Человек в крысоидной норе! Дико, противоестественно, немыслимо! Об этом не хотелось думать. Что-то глубинное, древнее, атавистическое, но по-прежнему сильное восставало, отчаянно сопротивлялось попыткам примирить разум с одной только вероятностью, робким предположением…

Такое невозможно вообразить себе даже в страшном сне (во всяком случае, меня, перевидавшего великое множество ночных кошмаров, подобный ужас обошел стороной)! Вообразить невозможно, однако инстинкт самосохранения отвергал тупое чистоплюйство и упорно подталкивал меня в сторону «полыньи».

И я решил обойтись без предательских мыслей и медвежьих услуг воображения, которое примораживало меня к месту и превращало в бессловесную жертву. Я спрятал бесполезные пистолеты. Не знаю точно – зачем, – но я начал натягивать охотничью перчатку и заметил, как блеснули в полумраке глаза Сирены. Должно быть, она приняла меня за психа. А ведь недавно я всерьез беспокоился о том, что творится в ее голове! Еще один урок, детка: лучше быть живым психом, чем мертвым догматиком. Новейший Завет, Книга Четвертая, седьмая глава, двенадцатый стих. Капризы памяти…

Впрочем, не я подстегнул жену и заставил ее пошевеливаться. Это сделала очередь трассирующими, которые прошили коридор огненными стежками. Лучшего стимулятора и не требовалось. Между прочим, патронов парни не жалели – наверное, мы были тут редкими и дорогимигостями.

Обоими кулаками я пробил «полынью» и до пояса погрузился в сухую, гулкую, выкалывающую глаза темноту. В ноздри ударил смрад крысоидных экскрементов. Мне с трудом удалось развернуться – «плева» сковывала движения, будто липкая резина. И все же ценой невероятных усилий я сперва согнул колени, затем уперся ногами во что-то твердое и наконец снова высунул голову в коридор.

Сирена была уже рядом. Теперь ее взгляд ничего не выражал. Паника опустошила глаза – два стеклянных шарика с точками до предела сузившихся зрачков. Металлический грохот достиг чудовищной силы. Каждый удар звучал как раскат грома (поверьте, иногда мне снятся даже нездешние грозы! И это бывает пострашнее того, что я видел в Монсальвате).

Я вцепился руками в ткань комбидресса и помог Сирене забраться в «полынью». На фоне тускло блестевших стен коридора уже появились темные силуэты, испещренные сверкающими радиальными выбросами. Стреляли из автоматов.

Свинцовый поток. Река смерти. Только безумец решился бы ее пересечь.

Я сильно рисковал, потянувшись за фонарем. Но если бы мне сказали, что придется прогуляться по норам крысоидов вслепую, я скорее сам перегрыз бы себе вены.

Пуля ударила в правый бок, когда я уже думал, что на этот раз сохраню шкуру целой. Меня отшвырнуло к самому краю «полыньи», и боль плетью полоснула по нервам, однако я намертво вцепился в фонарь и, главное, не потерял сознания. Сирена, умница, тотчас рванула меня снизу за пояс, и «плева» сомкнулась над нашими головами. Я окунулся в…

СНЫ ОБОРОТНЯ: ПОСЛЕДНИЙ ВАРВАР

Раньше Парис хотел познакомиться со смертью получше, особенно когда понял, что ближе этой спутницы никого нет и уже не будет, – но старая стерва не раскрылась, уродливой тенью скользнула за спину, чтобы и дальше плестись следом, постоянно напоминая о чем-то. И ждать.

В конце концов ему пришлось смириться. Он привык к ней. Он надеялся, что у него еще будут женщины, может, даже ОДНА женщина, но в отношении смерти он испытывал нечто совсем другое – глубочайшую и парадоксальную потребность, чтобы та всегда находилась поблизости…

Что-то шептало из реликтовых глубин памяти поколений, предупреждало и подсказывало: однажды он, Последний Варвар, окажется в глухом тупике, где уже не будет ничего лишнего, лживого, бесполезного. Там не будет ни времени для самообмана, ни пространства для иллюзий. Он верил, что тогда он увидит истинное лицо старухи. И подозревал, что это станет последним и самым прекрасным видением в его жизни.

Но это случится не скоро. А пока он добрался до края мира и тщетно стучал в глухую стальную стену, плавно переходившую в равнодушный и непроницаемый купол небес. Тот, кто запер его здесь, не услышал и не отозвался. По правде говоря, с Парисом случилась легкая истерика, вызванная очередным горьким разочарованием. Он выл, задрав голову кверху. С его языка слетели проклятия, которые никому не могли принести вреда. Потом он надолго впал в депрессию.

Еще много-много дней он тупо брел вдоль стены. Зачем? Он не знал. Может быть, искал потайную дверь? Он был не настолько наивен. Время от времени он находил воду и пищу. Он шел и понимал: вот это и есть мазохизм. Беспросветный и неизлечимый. Больше не к чему было стремиться, некуда идти. Стало ясно, что стена замкнута в кольцо и он напрасно проделал весь долгий путь от другого края мира. Громадное расстояние, но не бесконечное. Большинству вполне хватало жизни, чтобы преодолеть его. А Парис еще даже не состарился. Поэтому он не знал, что делать с доставшимся ему временем. Он считал его бесполезным подарком. И был так глуп, что не слушал советов своей старухи-смерти.

Но вскоре он наткнулся на Вертикальный Туннель, и началось его нисхождение в Историю.

ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: «ОСТАВЬТЕ ПРИДУРКА В ПОКОЕ!»

– Так не годится, – сказала Дез спустя несколько дней, когда стало ясно, что, несмотря на ее «помощь», книга продвигается плохо. – Ты чахнешь, дорогуша. Загниваешь на глазах. Больно смотреть. Тебе надо сменить обстановку, язык, климат – все. Уедем куда-нибудь на пару месяцев. Или насовсем. И чем дальше, тем лучше. Хватит шляться по притонам. Найди себе свою Гермину.

Ник хотел заметить, что он далеко не Степной Волк, однако промолчал.

Он попытался представить себе ту, которая сможет сыграть соответствующую роль. Ничего не вышло. Разве что… Дезире, но она – не женщина. К счастью.

Впрочем, она, как всегда, была права.

В последнее время Лоун чувствовал себя хищником, сидящим на вегетарианской диете. Кастрированным котом. Кстати, о бабах. У Дез была разработана своя четкая классификация. Женскую часть человечества она делила на три категории: леди, наседки и телки. При этом телок она ставила неизмеримо выше наседок – где-то рядом с леди. Порой Лоун не мог уловить разницу и подозревал, что те и другие при определенных условиях взаимозаменяемы. Но он был совершенно уверен в том, что даже условно Дез нельзя было отнести ни в одну из категорий.