Вспоминает С. Родина:

«Ефремов всегда был одним из моих самых любимых артистов. Фильмы с его участием я знала наизусть. «Живьем» Олега Николаевича увидела на одном из наших показов на первом курсе и влюбилась. Он был красивый, стройный, моложавый, и от него исходила особая энергия, которую раньше называли обаянием, а теперь именуют харизмой. Не случайно в «Современнике», а потом и во МХАТе у Ефремова было прозвище Фюрер, его творческой воле подчинялись даже самые упрямые и самолюбивые мужики. Что уж говорить про слабых женщин…

Под обаяние Олега Николаевича попало немало знаменитых актрис – Нина Дорошина, Татьяна Лаврова, Анастасия Вертинская, Ирина Мирошниченко, Людмила Максакова…

С двумя – сначала с Лилией Толмачевой, а потом с Аллой Покровской – он состоял в браке. Я знала, что у него есть жена Алла и дочь Настя, и ни на что не рассчитывала, обожала Ефремова издали, при случайных встречах в Школе-студии здоровалась и смущенно опускала глаза. Он в ответ улыбался с характерным лукавым прищуром: «Ну, здравствуйте, здравствуйте». Олег Николаевич у нас появлялся довольно редко, хоть и заведовал кафедрой актерского мастерства. МХАТ переживал эпоху перемен, и он целыми днями пропадал в театре, пытался вдохнуть в него новую жизнь. В то время шли репетиции «Сталеваров», мы, студенты, на них бывали. На сцене полыхали огнем доменные печи, народные артисты в спецовках и касках боролись за производительность труда. Это было удивительно, ново, свежо.

На втором курсе я тоже стала играть во МХАТе – Монюков взял меня в свой спектакль «Долги наши». Такое в академическом театре случалось редко – чтобы студентке доверили не просто роль со словами, а еще и одну из главных. Конечно, не Джульетту или Нину Заречную, а всего лишь… мальчика Юру, но однокурсники все равно завидовали. В труппе приняли хорошо. Моей «сценической мамой» была Любовь Стриженова – жена секс-символа 60-х Олега Стриженова, тоже актера МХАТа. Их брак трещал по швам. Несколько раз я становилась невольной свидетельницей семейных разборок.

Однажды сидим в гримерке – Кира Головко, Стриженова и я, – и вдруг дверь распахивается и на пороге появляется Олег:

– Сидишь, лясы точишь, а до мужа дела нет! Вы только посмотрите, в чем хожу! – и спускает брюки. Мы с Кирой Николаевной дружно ахаем: белье Стриженова подпоясано солдатским ремнем. – До чего дошло! Ни в одних трусах нет резинки, – возмущается он.

Люба вспыхивает:

– Что за цирк?

– Я хочу, чтобы тебе стало стыдно хотя бы перед чужими людьми!

Вскоре они разошлись. Сыну Любы и Олега Саше было года четыре. Мать приводила мальчика в театр…

Во мне не было ничего мальчишеского, но никого это не смущало. После премьеры все поздравляли с успешным дебютом. Я была на седьмом небе от счастья, хотя, если бы не мальчик Юра, могла получить главную роль в спектакле «Современника» «Валентин и Валентина», из которого по беременности ушла Ирина Акулова. Ей срочно искали замену. Олег Табаков (он тогда был директором театра) лично просил Карлыча разрешить мне порепетировать Валентину. Тот отказал – на носу премьера во МХАТе.

Я не обижалась, думала – наш мастер боится потерять перспективную студентку. Сам Ефремов как-то сделал мне через него комплимент. Мы с Невзоровым исполняли отрывок из «Бесов» Достоевского, Олег Николаевич присутствовал на показе. На следующий день на занятиях по мастерству актера Монюков при всех вдруг сказал:

– А знаешь, Света, шеф тебя вчера хвалил: «Блистательная девочка у тебя на курсе, Карлыч, та, что Лизу в «Бесах» играла. Она как кошка. Если кошку бросить с высоты, она обязательно упадет на лапы. И эта девочка справляется с любой ситуацией». Так что гордись.

– У-у, – загудели наши. Они и раньше косились, считали меня любимицей Монюкова, а теперь появилась новая тема для пересудов.

– Спасибо, – только и смогла произнести я. Покраснела от удовольствия и смущения и поймала очень странный взгляд Карлыча. Я нравилась ему не только как актриса, не зря он с самого начала так мне помогал, но Монюков вел себя корректно, никаких предложений, даже намеками, не делал, и я долго не понимала природы его симпатии, хотя была наслышана о том, что наш мастер большой ценитель девичьей красоты. Чуть не в каждом выпуске находил себе музу. На нашем курсе позже завел роман с моей подругой Любой Нефедовой, об этом все знали.

Я ничего не замечала, думала только о Ефремове. Своим комплиментом он пробудил мечты и желания, которые прежде представлялись несбыточными. Скрывать чувства я больше не могла, но абсолютно не представляла, как в них признаться. Наконец решила подарить цветы. На дворе был май, все деревья цвели. Почему-то мне показалось, что Олегу Николаевичу должна нравиться черемуха. Ребята по моей просьбе нарвали огромный букет. Для кого – они не знали.

У меня не было ни адреса, ни телефона Ефремова, только номер приемной. Позвонила его секретарю – Ирине Григорьевне Егоровой, назвалась и попросила разрешения передать Олегу Николаевичу цветы. Она не всех пускала и даже по телефону далеко не со всеми соединяла любимого шефа, а мне сразу предложила: «Хорошо, приходите»…

Когда я пришла, Ирина Григорьевна сказала:

– Давайте ваш букет. Поставлю цветы у Олега Николаевича в кабинете.

– Только не говорите от кого!

Потом она рассказала мне, как Ефремов вошел к себе, увидел охапку черемухи на столе и изумленно спросил:

– А это что такое?

– Поклонница ваша передала. Одна молодая особа.

Ефремов долго допытывался, кто это, но Егорова молчала как партизанка. «Знаете, Светланочка, – сказала она мне, – Олег Николаевич был очень заинтригован. И тронут».

Несколько дней я собиралась с духом, а потом позвонила Ирине Григорьевне, попросила соединить с Ефремовым. И еле выговорила:

– Олег Николаевич, здравствуйте. Это студентка Светлана Родина. Это я передала вам цветы. Я вас очень люблю…

– Так это ты, – протянул он после паузы. – Не знаю почему, но я сразу так подумал. Может, зайдешь?

– Хорошо, приду…

В тот вечер мы сидели в кабинете Олега Николаевича, пили чай с конфетами – Ирина Григорьевна постаралась – и разговаривали о моей учебе и его театральных делах. Так все и началось. Мы стали встречаться.

Нелегко было перейти с Ефремовым на «ты», я редко называла его Олегом или Олежкой, чаще Олегом Николаевичем. Он звал меня своей девочкой, и его отношение иногда напоминало отцовское. В каком-то смысле я действительно заменила ему дочь, ведь не просто любила, но и почитала. Зачастую Ефремов делился со мной тем, чем не мог поделиться даже с близкими людьми.

С родной дочерью у Олега Николаевича не было особого контакта. Анастасия родилась вне брака: после расставания с Лилией Толмачевой Ефремов несколько лет жил с Ириной Мазурук – выпускницей сценарного факультета ВГИКа, дочерью знаменитого летчика. Она и родила ему Настю. Когда появилась дочка, Олегу Николаевичу было не до пеленок-распашонок – театр «Современник» делал первые шаги. С Мазурук он расстался через три года. Официально оформил отцовство еще через несколько лет. На тот момент у Ефремова уже была вторая жена, Алла, и сын Миша. Ирина тоже вышла замуж. Ее муж собирался удочерить Настю, Олег Николаевич не позволил.