Он взял Любу за руку. Ладонь у нее теплая, сухая. Зашел на кухню. Чисто там, в мойке пусто, на плите стоит кастрюлька. Он открыл крышку. Тефтели, одна к одной, все на месте. Значит, Карцев к этому блюду не прикасался. И кофе не пил. Мойка сухая, значит, посуду не мыли минимум полчаса. И руки у Любы не жирные. Обычно после посуды она мажет их кремом… Нет, не похоже, что Карцев был здесь. Не мог же он проследовать сразу в спальню.

Максим зашел в ванную, включил кран. А когда Люба отошла в сторонку, заглянул в корзину с грязным бельем. Не было там простыни. И в стиральном автомате ничего не крутилось… Вряд ли Люба позволила бы оставить на кровати белье, на котором побывала с кем-то…

Люба накрыла стол, села ужинать вместе с ним. Какое-то время они ели молча, электризуя пространство вокруг себя.

– Зачем он приходил? – наконец спросил он.

– Хотел мне что-то сказать.

– Что?

– Старая песня о главном. Надоел.

– Я ему палец сломал.

Люба недоуменно вскинула брови.

– Крыльями много махал.

– Он сегодня был не в себе.

– А когда он был в себе?

– Это верно, – покладисто улыбнулась она.

– Вчера человека убили.

– Да, ты говорил.

– Один мужик приревновал другого… Знаешь, я ведь из-за тебя тоже могу убить.

– Карцева?

Одинцов покачал головой, сомкнув губы. Карцев – мужик не простой. И Батыгину пытался угрожать, и перед ним самим крыльями машет, как петух, а как он Семенову закадрил… Но все-таки убивать он бы его не стал. Да и Батыгина, если он вдруг вернется к жизни, трогать не станет. Хотя возможно все. Слишком дорога ему Люба, чтобы спокойно относиться к ее любовникам…

– Ты меня больше не ревнуй, – с тихим упреком сказала она. – Я повода не дам… И никогда не изменю. А если вдруг… – голос ее дрогнул. – Если вдруг я захочу тебе изменить, ты узнаешь об этом первым.

Максим вздохнул. Все-таки подумывает Люба о разрыве. Не нравится ей его работа, не хочет она пропадать в одиночестве по ночам…

– Только не думай, что я не хочу с тобой! – всполошилась она. – Как раз наоборот! Просто ты должен знать, что я не собираюсь тебе изменять.

Люба поднялась, подошла к нему, отодвинула тарелку и оказалась у него на коленях. Все правильно, им нужно до конца выяснить отношения – на языке тела…

Лукомор рассуждал о том, как ему хорошо с Дашей. Втягивающий водоворот сильных, распирающих изнутри ощущений, захватывающий взлет и падение, как на самых крутых американских горках… С другими бабами не так: на их «аттракцион» можно купить билет, а с Дашей все сложней. Ее нужно добиваться…

Он усмехнулся в ус. Немолодой он уже для таких перегрузок, как бы реально не улететь на седьмое небо – прямиком на Божий суд. Так ведь взорвется однажды и не соберется…

Может, хватит этих экспериментов? Хватит каждый раз добиваться Дашу!

– Тебе нравится мой дом? – спросил он.

Особняк у него крутой, настоящий дворец, мало кто может похвастаться таким.

– Хочешь на мне жениться? – совершенно спокойно спросила Даша.

Лукомор нашел в себе силы, чтобы оторвать голову от подушки, удивленно глянул на нее. Он действительно собирался сделать ей предложение. И разговор начал со своего дома, в котором он хотел видеть ее хозяйкой. Плавно хотел подвести ее к самому главному, а Даша в привычной манере рубанула с плеча. И при этом она мило и нежно улыбалась.

– Хочу!

– Я подумаю… – Она повернулась к нему спиной, выставив на обозрение тыльные формы.

Сейчас она выглядела так же хорошо, как обнаженная Венера на картине Веласкеса, такая же соблазнительная попка…

Очень хорошая она баба. И в постели с ней хорошо, и душу она греет. И не шлюха, что самое главное…

– Тебе нравится Одинцов? – неожиданно для себя спросил он.

Даша удивленно встрепенулась, с шумом повернулась к нему, приподнялась, воткнув руку в подушку. Редкий случай, когда она так бурно реагировала на его слова. Уж не Одинцов ли тому причиной?

– С чего ты взял, что он мне нравится? – всполошенно спросила она.

– Ты на него так смотрела…

– И что?.. Крутой мужик… И еще мне нравятся лысые мужчины. Если форма головы правильная…

– У него правильная? – невесело улыбнулся Лукомор.

Ему лысина не шла, у него было много возможностей в том убедиться. С тех пор как он отмотал последний срок, больше ни разу под ноль не стригся.

– Как у истинного арийца… А если серьезно, почему ты спросил об Одинцове?

– Может, я ревную?

– К нему?

– Вообще… Я ведь никогда за тобой не следил, с кем ты, как ты…

– А зачем за мной следить? Я перед тобой как на ладони.

– Живешь своей жизнью.

– Живу. И в одиночестве.

– Это плохо.

– А ты предлагал мне руку и сердце?

– Ну, а кроме меня что, больше не с кем?

– А ты мог бы терпеть меня с кем-то?

– Ну… Это вряд ли… Нет, не смог бы…

– Вот и я о том же… Нет у меня никого.

– Это и плохо. Надо как-то решать вопрос с одиночеством. Время идет, мы не молодеем… Ты подумала?

– Да, я согласна, – будничным тоном, но уверенно сказала Даша.

– Вот и хорошо… Марине и Юле ты нравишься, так что без проблем…

– А вдруг есть проблемы?.. Я не знаю, куда делась твоя Кристина, но я знаю о ее проблемах…

Лукомор поморщился, вспомнив о своей жене. На Кристине он женился из-за ее красивых ангельских глазок. Не девушка, а сама непорочность. И в браке она вела себя безукоризненно, непогрешимо, но это не мешало ему ревновать ее. Это было какое-то помешательство, которое в конце концов закончилось катастрофой. Кристина изменила ему, и он не смог ей этого простить. И неважно, что изменила она ему в прошлом, до знакомства с ним. Он узнал об этом и задушил Кристину. Схватил ее за горло. Когда очнулся, пришел в себя, она уже не дышала…

Но Кристина сама была во всем виновата. С ума его свели ее ангельские глаза. Причем свели в самом прямом смысле этого слова. Помешался он на ее непорочности… Но Даша далека от образа святой матроны. И его не очень-то смущала мысль, что в ее жизни могли быть другие мужчины. Нет особой ревности.

Но так же было и с Кристиной – до свадьбы. Ей уже было двадцать, когда они познакомились, девственность до таких лет не доживает, и он это понимал. И заранее прощал Кристину. А после свадьбы началось. Сначала ревность к прошлому просто щекотала нервы, а затем он и вовсе лишился покоя. Потому и докопался до истины. Потому и нет больше Кристины…