Хотелось пить. И в туалет тоже очень хотелось. Ира спустилась с полки.

Внизу никого не было. Значит, дети эти с мамашей вышли на какой-то остановке. Ещё они переставили её ботинки, наверное, когда собирались. Ира сперва даже испугалась, что ботинки вообще унесли. Но потом нашарила их в темноте. И вдруг дошло: она же тут одна. Можно свет включить. Он никому не помешает.

Ира рассмеялась. Кажется, первый раз после того, как их заблокировало в этом времени.

Она не стала шнуровать ботинки, тут до туалета метров десять. Потом можно будет лечь обратно и доспать, а перед прибытием Веник разбудит, он обещал. Надо копить силы, потому что непонятно, что там завтра будет.

Но всё равно, отодвигая дверцу купе, Ира надеялась: а вдруг сейчас всё сработает, вдруг она попадёт в небытие, а потом обратно, к своим.

Одна, без Юрки и близнецов?

Ну, вообще-то с ними Веник останется.

Но лучше, конечно, чтобы этой проблемы не стояло, чтобы не выбирать что-то неправильное, не поступить нечестно. Иногда нечестное – самое выгодное для тебя, и от него труднее всего отказываться.

В общем, за дверью был вагонный коридор. И хорошо.

В конце коридора над дверью непривычно горели цифры: дата, время, температура воздуха снаружи и внутри. На улице минус десять. Тут – плюс двадцать. Час ночи. Сослагательное будущее.

Открывая дверь, Ира вообще уже просто шла в туалет, ни о чём таком не думала, даже забыла про тот дикий нечеловеческий крик…

Точнее, человеческий.

Даже узнаваемый, кажется.

Не кажется.

Знакомый голос.

10

Трёх часов в линейном отделении – унизительных, бессмысленных и безнадёжных – Юре хватило. Никто ведь не знал, что Веник приедет, они сидели, ждали неизвестности. Им светило распределение в центр временного содержания или как-то так… И не факт, что их вообще тут найдут. Ирка ревела, близнецы были сонные и как будто тупые, а Юрка мысленно звал на помощь Веника, Палыча, народ с планетки, кого угодно. Лишь бы к своим.

Свободы как-то перехотелось. Понятно же, что такой она и будет: свобода и независимость – страх и ненависть вперемежку, от одного полицейского до другого, и непонятно, где ночевать и на что жить. Теперь, когда появился Лотман, неизвестность кончилась.

Ближе к вечеру, когда за окном вместо ёлок и полей поплыла невнятная синева, Веник Банный начал звонить, договариваться про трёхкомнатную квартиру, «можно без мебели, но со стиральной машиной». Сашка с Серым, и без того молчавшие, сейчас вообще замерли, будто влипли в свои полки. У них что, своя квартира будет? Зачем? Или это Веник решает какие-то собственные дела, пока время есть?

Не, они, конечно, спросили. И Веник, конечно, ответил: «В Москве всё объясню, и вам, и Ирине, чтобы два раза не повторять». Они предложили притащить Ирку к ним в купе. Заглянули к ней. Но Ирка спала мёртвым сном, валялась на своей полке, как убитый тюлень, на щекотку и тычки не реагировала. А Иркина соседка, молодая тётка с детьми, собирала сумки, готовилась сходить. Попросила помочь ей с багажом. Они помогли, не вопрос. А когда вернулись к себе в купе, оказалось, что Веник Банный тоже спит. Так ничего у него и не выяснили. Даже про квартиру – для кого она и зачем.

В Москве на вокзале их встретил болтливый парень в яркой куртке – сотрудник фирмы, сдающей квартиры. Вениамин Аркадьевич оглядел сиблингов, мотнул головой: «Не разговаривать и ни о чём не спрашивать». Юре хотелось доехать хоть куда-нибудь, куда угодно, и там наконец спросить: что за фигня происходит?

Квартира была трёхкомнатной, полупустой, неуютной. Не очень похожей на те, в которых приходилось работать на вылетах. А им тут, значит, жить. Непонятно сколько… Веник Банный запустил всех внутрь, попрощался с болтливым парнем, запер входную дверь и скомандовал нервным бодрым тоном:

– Вот, ребят, располагайтесь. Здесь и будем пока жить.

Сиблинги огляделись. Ира шагнула в ближайшую комнату – маленькую, отдельную, с одиноким незастеленным диваном. Швырнула на него рюкзак.

– Девочки налево, мальчики – на юг.

– А я тогда в проходной, – неловко сказал Веник.

Там тоже был диван. Раскладной, с какими-то декоративными подушками. В третьей комнате мебели не было.

– Ничего. Сегодня раскладушки купим, – пообещал Вениамин Аркадьевич.

– Н-нам л-лучше мат-матрасы, – отозвался Серый, переглянувшись с Сашкой.

Юра всё ещё стоял в коридоре, с рюкзаком. Разглядывал ромашки на обоях.

Потом сказал медленно:

– Так, я чего-то не понял… Почему мы будем здесь? Почему назад нельзя?

Веник сразу сорвался:

– Тебя что конкретно не устраивает? В «обезьяннике» лучше было?

– Смотря с чем сравнивать, – не очень громко отозвался Юра.

Так сказал, чтобы его можно было не расслышать. Как на уроке, когда не знаешь, чем обернётся учительский крик – следующим витком спора или обычной истерикой с двойкой?

– Вы бы хоть объяснили, что вообще произошло, – подключилась Ирка, перевела стрелки.

– А что объяснять? Сами не поняли? – Лотман всё ещё стоял возле дивана.

Сел, куртку расстегнул, скомандовал:

– Ребят, вы тоже присядьте. В общем, так… Связь с институтом сейчас нарушена, назад мы пока выбраться не можем.

– Почему?

– Хороший вопрос, Юра. Ну, представь, что ты едешь на поезде, а тоннель вдруг завалило.

– Ясно.

– А в-вы с-сюда как попали?

Юрка поморщился: опять Серый успел со своим вопросом раньше.

– Лифтом. Сейчас связь осуществляется только в одну сторону, оттуда – сюда.

Юрка снова сказал:

– Ясно.

И нахмурился, вспомнил кое-что. Но не успел об этом сказать, Ирка его перебила.

– Ну, и как нам теперь?

– Д-долго ч-чинить будут? М-можно по-по-по-по…

Серый давился последним словом, торопился предложить помощь, прямо сейчас что-то сделать. И смотрел на Лотмана с надеждой и опасением. Обычно они так на Палыча смотрят, когда тот разбирает промахи на вылете.

– Ребят, я не знаю. Обещали в пару недель уложиться. У нас таких аварий раньше не было.

– Поэтому вы к нам приехали? Нас… – Ирка хотела сказать «спасти»…

– Да, вас беречь.

– Стеречь, – поправил Юра. – Чтобы не разбежались.

– Дубов, а ты куда бегать-то собрался, я не понял? У тебя тут кто, бабушка, мама с папой? Кому ты тут нужен?

– Да никому, – Юра вдруг сказал то, о чем секунду назад не думал. – Я просто поездил бы. Мы так и должны тут сидеть? Может, куда-нибудь можно съездить пока? На море, например? На настоящее. Понимаете, у нас же оно искусственное, как парниковый огурец. Знаешь, что его люди сделали, это неинтересно. А настоящее море – другое. Сидишь на берегу и думаешь: тебя не было и не будет, а оно останется. И можно даже в Бога поверить. Вот.

Веник Банный сказал мягким тоном:

– Пока мы маленькие, мы все верим в Бога.

Остальные молчали. Где-то за окном пищала противным голосом машина. Веник Банный посмотрел на Юру виновато.

– Юр, я тебе ничего обещать не могу. Вам же, ребят, любая дверь подходит. Если всё затянется, то, в принципе, можно и поездить слегка. А пока, ребят, давайте располагаться. Так, сейчас за матрасами пойдём. И надо будет насчёт ужина… Ира?

– Сами