– Ну что, Верещага, одни мы с тобой остались. Что делать будем?

– Одни, Белаш. Только чую, скоро и за мной Мара явится. Поранила эта тварина меня в плечо. Вон, гляди, кольчугу прокусила. Худо мне, помру видать.

Воин прилег, прислонившись к камню, тускнеющими глазами глядя на своего командира.

– Ты уж обскажи там все как было, – непослушными губами молвил он. – Хай наш боярин за семьей приглядит, деток не оставит в трудную годину. Жинка молодая, може, аще замуж выйдет.

– Скажу.

Белаш на корточках присел рядом с умирающим, разглядел прокол на левом плече друга; обломок клыка, желтея, был виден в дыре металлических колец брони.

– Как же это, Белаш? – синеющими губами лепетал вой. – Хто ж нас всех в краду положит?

– Не журись, друже. Добрые люди отыщутся везде. – Белаш прикрыл веки вконец сомлевшего Верещаги. – Ща, только остатнюю нечисть упокою и приду до вас, до всех.

Лупус весь превратился во внимание, глядел, как последний оставшийся в живых варвар двинулся к камню, за которым прятался паук. Он даже не заметил, как над ним нависла тень человека, почувствовал неладное лишь тогда, когда ухо уловило громкий выдох: «Хгык!» Резко обернулся на звук и ощутил вспышку взрыва у себя в голове. Свет померк. Над распростертым телом колдуна стоял худой, жилистый мужчина средних лет, с курчавой бородой на бледном лице, одетый в шаровары и жилет из овчины поверх туники. В трясущейся руке он сжимал окровавленный топор, не имеющий ничего общего с семейством боевых топоров. На тропе стояли два мальчугана, погодки десяти-одиннадцати лет от роду, очень похожие лицами на мужчину.

– Вот, – глухо произнес он. – Этот человек погубил вашу мать. Следы врать не умеют.

– Отец, как мы без мамы? – спросил старший.

Мужчина, глянув на детей, вышел на тропу.

– Оставайтесь пока здесь. Пойду, гляну, что там у моря происходит.

Сжимая в руке окровавленный топор, направился по тропе вниз. Ему навстречу по пляжу шатающейся походкой шел израненный Белаш.

– Здрав будь, добрый человек.

– Приветствую тебя, росич. Что произошло здесь?

– Колдовство, мерзкое колдовство. Смотри сам. – Он жестом окинул место побоища. – Просьба у меня к тебе будет.

– Говори. Чем смогу, помогу. У самого горе, в одночасье жены лишился.

– Вот кошель, – Белаш снял с пояса кожаный мешочек, вложил греку в свободную руку. – Прими. У берега лошадей отловишь, они твои.

Силы оставили Белаша, и он неловко опустился на гальку.

– Прошу тебя, возложи павших воинов на костер, сам не могу, сил нет. Приютишь меня до выздоровления? Вот такая просьба.

– Сделаю. А теперь поднимайся, обопрись на меня. К жилью пойдем.

Вдали от опустевшего пляжа стратиоты тихо поднялись из-за камней и быстро направились к лошадям, стараясь как можно тише передвигаться по гальке. Оглянувшись в последний раз, десятник понял, что Лупуса уже можно больше не ждать.

Только к сумеркам русичи пообвыклись с трудностями морского похода. В большинстве своем кривичи были сухопутными людьми. Самое большее, что их связывало с водой, это рыбалка на реке с использованием лодки-однодревки. И надо же, вдруг счастья полные штаны привалило, до хруста в мышцах и сухожилиях они гребли веслами. Удача была лишь в том, что свежий ветер в попутном направлении позволил поставить парус, но сотник вместе с воинами, усевшись на банку, приказал грести и сам греб, полностью выкладываясь. Судно неслось по волнам под мерные команды Кудлая да скрип весельных уключин. Вдали по правому борту проплывали поросшие кустарником береговые скалы, нависающие над пляжами, а во многих местах вырастающие прямо из волн. Белокрылые чайки с криками носились над парусом, выпрашивая подачки. Брызги морской воды принимались загорелыми лицами новоявленных моряков при каждом подъеме и оседании судна от накатывающих на борт волн.

– Смена на веслах! – отдал команду Кудлай.

Небольшая заминка, и судно вновь восстановило прежний темп своего хода, а уставшие воины, перекусив всухомятку и запив все водой из баклаг, устало разлеглись ближе к корме.

За ночь Андрей отстоял на веслах еще одну смену и, вымотанный, как вся смена, утром сморился, забывшись беспокойным сном. Яркое солнце не смогло помешать спать усталым мореходам. Проснувшись, вглядывался в сторону берега. Побережье, мимо которого шли, было весьма изрезано многочисленными бухтами, бухточками и заливами. Андрей слегка поежился от подувшего в сторону суши бриза, принесшего к тому же влажную прохладную морось из-под весел.

– Кудлай!

– Я, батька, – отвлекся от наблюдения за работой гребцов кормчий.

– Сколько прошли уже?

– Так… – Работа мысли нарисовалась на лице русича. – Самую южную оконечность Тавриды ночью прошли. К средине Военной дороги только завтра поутру выйдем.

– Хорошо!

– Хорошего мало.

– Что так?

– Ветер свежий, если заметил на море волнение, а само море темнеть начинает, как бы бури не было. Гневается на нас греческий бог. Предлагаю, если волнение моря и ветра увеличится, зайти в ближайшую бухту и переждать в ней шторм.

Андрюха наморщил лоб, глянул на не такой уж и далекий берег, голубизну неба и солнце, облака, будто в дымке плывущие над ними. Очень не хотелось лишиться преимущества внезапности, не хотелось снова плестись в хвосте у греков, упустить возможность сделать первый ход в игровой партии. Рядом кто-то из воев засопел. Андрей бросил взгляд на него, встретившись с хитрыми глазами своего первого зама. Глаза излучали буйство мыслей и флюиды авантюризма.

– Что, Позвизд?

– Рискнем, батька, а-а?

– Ха-ха-ха! – Андрей перевел взгляд на серьезного, ждущего приказаний Кудлая. – Давай, капитан, гребем дальше. Шторма, насколько я помню, здесь не такие уж и мощные.

Покачав головой, в мыслях не соглашаясь с сотником, Кудлай тем не менее принял решение беспрекословно подчиниться.

– Смена на веслах, – объявил он. – Отдыхающей смене найти и приготовить к работе кожаные ведра.

– Зачем это? – задал вопрос Базлай, разминающий крепкие плечи после смены, приложился к баклаге с водой, не отводя при этом взгляда от кормчего.

– Если вода начнет переливать борта, будете черпать ее ведрами, – устало ответил Кудлай.

– Лютень, смени Кудлая, – распорядился сотник. – А ты спать ложись, и это не обсуждается.

В ночь усилился ветер, и волны бросали струг словно щепку. Парус давно был убран, и все бойцы веревками привязались, кто к чему смог. Кормчие уже вдвоем стояли у рулевого весла, а чтоб отдать команду, надо было перекричать и ветер, и шум моря. Небо затянули тучи, и вскоре темень стала такой, что в трех шагах не было видно ничего. Дождь, набирая обороты, выстукивал дробь о голые спины русичей. Волны шли в перехлест бортам, и вскоре ноги людей по щиколотку находились в воде.