себе помочь, — опять начал тот же оратор после краткого молчания, — потому что всюду в империи Германской видим одни раздоры. Богемский король, правящий нами под именем императора Карла IV, заботится очень мало о наших интересах, так как он считает близкими себе только богемские владения. Во всех областях империи заметно брожение, и мы живём накануне страшных междоусобиц, которые должны разразиться между рыцарством и бюргерством, между князьями и народом. Не один аттердаг пренебрегает писаными правами граждан; он нашёл себе верного товарища и подражателя в лице графа Эбергарда Вюртембергского, который, не стесняясь, хозяйничает в вольных городах Швабии. Померанские князья наносят нашей торговле ущерб своими нескончаемыми раздорами с Мекленбургом. Вся Вестфалия представляет не более как поприще действий для бедного, разбойничьего рыцарства, не прекращающего борьбы с местными епископами. Верьте, что всем этим мелким раздорам и неурядицам может быть положен конец только учреждением обширного и прочного союза всех ганзейских городов; а потому сделайте первый шаг, протяните честно и прямо руку вестерлингам, соберитесь с ними на совещание в одном из рейнских городов и действуйте во славу Божию против произвола и насилия. Вспомните, что только соединённые и согласно действующие силы бывают несокрушимы. Соединимтесь же, братья, и, забыв обо всех наших частных и личных выгодах и расчётах, принесём всё в жертву великому помыслу — показать свету, чего может достигнуть презираемый господами баронами купец, ничтожный лавочник! Пусть и внуки, и правнуки наши прославят нас, ганзейцев, за то, что мы сумели защитить мирные интересы торговли и общего благоденствия и отстояли их от сильных мира сего!

Этими глубоко прочувствованными словами Тидеман фон Лимберг заключил свою прекрасную речь. Вся ратуша в ответ ему загремела радостными криками, и все старались протиснуться к почтенному старцу, чтобы крепко пожать его руку и выразить ему своё сочувствие.

— Заодно будем действовать! — кричали все в один голос. — Отправим своих посланцев в Кёльн!

И этот единодушный отзыв составлял лучшую награду для Тидемана, и, после того как его мысль поддержали своими речами и многие из членов городского совета, и посланные гроссмейстера прусского ордена, Варендорп перешёл к общему голосованию. Собрание окончилось решением: в ноябре отправить послов в Кёльн.

Все наперебой спешили пригласить к себе Тидемана, так что у него недостало бы ни сил, ни времени, если бы ему вздумалось удовлетворять общему порыву гостеприимства и любезности любечан.

— Благодарю, благодарю всех, — отвечал он, — но прошу не сетовать, если я приму только одно приглашение — г-на Госвина Стеена, старейшего из моих здешних друзей. Мы с ним сошлись ещё в ранней молодости и вместе, рука об руку, совершили часть жизненного пути. Дальние странствования, предпринимаемые нами, скрепили наш союз, и с самым тёплым одушевлением трудились мы над выработкою и созданием того великого целого, которое, в виде Ганзейского союза, теперь всех нас соединяет общими, неразрывными узами. Вы понимаете теперь, почему я именно Госвина Стеена предпочитаю всем остальным моим друзьям-ганзейцам?

Члены совета отвечали на это глубокими поклонами, хотя и было заметно, что многие из них завидовали предпочтению, которое было оказано дорогим гостем Госвину Стеену.

Зато старого купца невозможно было узнать — так он переменился при встрече со своим старым другом. К нему вернулся даже его старый юмор; он шутил и смеялся, к великому изумлению более молодых ратсгеров, не видавших улыбки на его лице, давно уже не слыхавших от него ни единого лишнего слова.

Когда Госвин Стеен привёл своего гостя к себе домой, то и все домашние, и в особенности фрау Мехтильда, изумились, услышав внизу давно позабытый ими ясный и звонкий смех сумрачного хозяина дома. Этот смех мужа показался жене отголоском минувших лет и минувшего счастья, и она вместе с дочерью своей Гильдегардой поспешила с лестницы ему навстречу и тотчас узнала г-на Тидемана, который очень мало изменился в течение долгих лет их разлуки.

— Да будет благословен ваш приход в наш дом! — воскликнула она радостно. — Вы вносите к нам луч солнца вашим присутствием и прогоняете мрачные тени. Скажите, каким волшебством сумели вы разгладить морщины на лбу моего сурового супруга? Право, право! — добавила она улыбаясь. — Посмотрите, как он смеётся, как весело смотрит, а я уж давно не видала ясного выражения на его лице.

— Дорогая моя супруга, — отвечал ей Госвин Стеен, между тем как фрау Мехтильда обменивалась с гостем дружеским рукопожатием, — ты совершенно права: старый друг вносит радость в наш дом; а потому изволь как можно тщательнее заняться обязанностью хозяйки дома и ознакомь его со всеми тонкостями нашей местной кухни.

— Что с тобой! — с шутливой угрозой обратилась к Госвину жена. — С чего ты взял, что я могу сделать невозможное? Ты ставишь меня в крайнее затруднение! Не забудь же, что я даже и не думала, не гадала о возможности посещения такого дорогого гостя. Так уж извините, г-н Тидеман, вам придётся за нашим столом удовольствоваться тем, что окажется возможным приготовить на скорую руку.

— Не тревожьтесь напрасно, дорогая хозяюшка! — отвечал Тидеман. — Я надеюсь другой раз доставить вам случай выказать мне ваше знаменитое кулинарное искусство во всём его блеске.

Друзья вместе с хозяйкой дома и с дочерью поднялись на лестницу, в жилые комнаты. Там гость взял Гильдегарду за руку и сказал:

— Неужели это та самая маленькая девочка, которую я когда-то нянчил у себя на коленях?

Гильдегарда раскраснелась, как маков цвет.

— Но если я не ошибаюсь, — сказал Тидеман, оглядываясь кругом, — в то время как я держал на коленях эту маленькую девочку, около меня стоял ещё и прелестный мальчик. Где же он теперь?

Мать и дочь смущённо опустили глаза, а с лица хозяина дома разом слетело его радостное выражение.

— Как должен я истолковать ваше молчание? — продолжал расспрашивать Тидеман. — Я впоследствии встретился с этим мальчиком, встретил его уже прекрасным юношей, на лондонском «Стальном дворе». Ведь он, надеюсь, не умер же?

— Лучше бы умер... — отвечал мрачно Стеен.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился гость.

— Я потерял моего сына, — отвечал Госвин Стеен после некоторого молчания, — потому что трус не может быть моим сыном!

— Реймар — трус?! — повторил Тидеман с особенным ударением. — Я могу засвидетельствовать совсем противоположное, потому что именно его мужеству и его мощной руке обязан я тем, что вы ещё видите меня в