Как и сын, герцог ответил не сразу.

– Это был мой свадебный подарок жене, – помолчав, сказал он. И снова последовало продолжительное молчание. – Знак моей любви к ней. Она отвергала мою любовь на протяжении почти двадцати лет. Она лишь холодно выполняла свой долг. Все свое тепло она отдавала детям, особенно старшему сыну. С ним она делилась своими переживаниями. Ему она жаловалась. Перед смертью она передала ему мой подарок. И я выпорол его за это, сударыня, потому что никогда не мог тронуть ее даже пальцем. И никогда не смог бы сделать этого, даже если бы она еще двадцать лет прожила со мной холодная как лед. И еще раз я выпорол его за это же сегодня вечером, вручив подарок женщине, на которой он женился, чтобы продемонстрировать мне свое презрение.

– Вы никогда не понимали значения слова «любовь», – заметил маркиз.

– Можете думать, что хотите по этому поводу, – ответил герцог. – Значит, моя дорогая, вы задумали устроить нам встречу, мне и моему сыну, здесь, чтобы мы смиренно испросили друг у друга прощения и зажили бы в любви и согласии то недолгое время, что мне еще осталось.

Да, именно на это она и надеялась. Теперь, когда герцог своим холодным надменным голосом произнес это вслух, мысль показалась ей самой очень глупой.

– Я вам говорил, что от нас вы не дождетесь поцелуев и примирения, – сказал маркиз. – Вы слишком добросердечны, любимая.

– Причина совсем не в герцогине, – сказала Чарити. – Вы оба любили ее. Вот поэтому вы и ненавидели друг друга. Или считали так.

Маркиз рассмеялся.

– Его светлость не любил мать, – сказал он. – Все, что он делал, – это держал ее здесь. А ей хотелось бы выезжать в Лондон, в свет. По его милости она рожала каждый год. Для него она была всего лишь женщиной с достойным положением в обществе и соответствующего происхождения, которая должна была продолжать род до тех пор, пока может рожать. Извините, мадам, за грубые слова.

Герцог вздернул подбородок и прикрыл глаза.

– Она лишила вас детства и юности, – сказал его светлость. – Груз ответственности за собственную неспособность и нежелание наладить свой династический брак она повесила на шею старшего сына. Ее брак и все, что с этим связано, касалось только ее и меня. Это не должно было касаться никого из детей. Ваша жизнь была омрачена ее потребностью в вашей любви.

– Очень печально, если женщина может рассчитывать только на любовь и понимание своих детей, – возразил маркиз.

– Очень печально для ее детей, – подтвердил герцог. – Но я никогда прежде, до сегодняшнего вечера, не критиковал ее светлость, и впредь не буду делать этого. Она была моей герцогиней, моей женой. Более тесных родственных связей не существует, Стаунтон. Если же вы когда-нибудь снова пренебрежительно отзоветесь о своей жене, как вы сделали сегодня, рассказав об обстоятельствах вашей женитьбы, то вы будете не только дураком, но и человеком без чести.

Они жестко и холодно смотрели друг на друга, не отводя глаз.

– Думаю, – сказала Чарити, – нам нужно вернуться к гостям. Больше нам здесь делать нечего. Мне очень жаль. Ваши жизни от этого только беднее. Но возможно, вы вспомните когда-нибудь о боли и любви другого.

– Полагаю, ваша светлость, – заметил маркиз, – вам лучше отправиться в постель, нежели в бальный зал. Мы с женой выполним обязанности хозяев бала. Позвольте мне проводить вас наверх?

Отец холодно взглянул на сына.

– Вызовите моего камердинера, – приказал он.

Маркиз позвонил в колокольчик. Они молча ждали, пока придет слуга, чтобы проводить своего хозяина в спальню. Герцог выглядел сонным и усталым и тяжело оперся о плечо камердинера.

– Спокойной ночи, отец, – пожелала герцогу Чарити.

Муж не сразу повел ее в бальный зал. Когда герцог покинул библиотеку, маркиз стиснул ее так крепко, что у нее дух перехватило. Потом он поцеловал ее с такой страстью, какой она ожидала от него там, на берегу озера.

– Отважная маленькая мышка, – сказал маркиз, наконец отпуская ее. – Голова у нее в облаках, а ноги в зыбучих песках.

Лицо у него было напряженное и бледное, но в голосе звучала нежность. Чарити скорее ожидала от него какой-нибудь гневной тирады.

– Нам нужно вернуться к гостям, – напомнила она ему.

– Да, мы уже идем, – согласился муж, с поклоном предлагая ей руку. И в этом жесте не было ни малейшей насмешки.

Теперь ему больше, чем когда-либо, необходимо покинуть Инфилд. Завтра утром. Как можно раньше. Утро уже наступило, но он еще не дал указаний ни горничной жены, ни своему камердинеру собирать вещи в дорогу. Бал закончился очень поздно, и было бы жестоко заставлять усталых слуг укладываться. Однако вопрос о раннем отъезде обсуждению не подлежит. Ему хотелось бы попрощаться перед отъездом с Чарлзом, Марианной, Огастой и Уилли. На этот раз он не собирается уезжать тайком от них. И с отцом он тоже хотел бы попрощаться.

Маркиз мерил шагами свою спальню. Он остановился и закрыл глаза.

Может быть, они будут вспоминать боль и любовь друг друга, как она сказала. Мое признание в любви, сказал отец об ожерелье с топазом. Мать всегда говорила ему, что у его светлости вместо сердца – кусок льда. Она откровенно говорила со своим сыном о своем муже. Ошибалась она? Она знала, что ошибается?

Маркиз решил провести эту ночь в одиночестве. Но он страстно желал свою жену. Ему не верилось, что он выдержит эту ночь без нее. После того как они окажутся снова в Лондоне, ему придется до конца своих дней обходиться без нее. Но сегодня была особая ночь. Пройдет эта ночь, он снова окажется далеко от Инфилда и будет в состоянии справляться со всем в одиночку.

Энтони почувствовал, как слабеет его решимость. Возможно, он справился бы с собой, если бы это было просто сексуальное влечение. Но это было не так.

Маркиз негромко постучал в дверь ее спальни. Потом осторожно приоткрыл дверь. Если она уснула, решил маркиз, то он не будет ее будить. Им предстояло долгое путешествие. Ей нужно выспаться.

Сначала он не заметил ее. Он увидел, что постель разобрана, но жены в постели не было. Она стояла у окна, накинув шаль поверх ночной рубашки. Она оглянулась.

– Не можете уснуть? – спросил маркиз, приближаясь к ней.

Чарити покачала головой.

– Я поступила не правильно? – спросила она.

– Нет. – Он взял ее холодные как лед руки в свои и стал согревать их. – Вы не должны винить себя за неудачу. Как вы уже поняли, дело не только и не столько в ссоре. Наши разногласия постепенно только усиливались. Вы старались. В ваши обязанности совершенно не входило испытывать нежные чувства к кому-либо из семьи, И меньше всего – к моему отцу и ко мне. Ведь мы обошлись с вами особенно плохо. Но как бы то ни было, вы сделали попытку. Благодарю вас за это. Я не забуду вашей доброты. И думаю, его светлость тоже.