Чтобы она не расслаблялась, я добавил:

— Даже если ты и видела, как твоих девочек застрелили… не дай бог, убили… проснувшись, ты могла блокировать эти воспоминания.

Сторми положила руку на плечо Виолы.

— Ты не хотела видеть такие ужасы даже мысленным взором.

Виола сжала кулаки.

— Мы останемся дома, устроим маленькую вечеринку, одни.

— Я не уверен, что это правильно. — Я покачал головой.

— Почему нет? Я не знаю, в каком месте я была в своем сне, но могу точно сказать, что не в этом доме.

— Помни… разные дороги могут привести тебя в одно и то же место, уготованное суровой судьбой.

Я не хотел говорить ей о бодэчах в спальне ее дочерей, иначе мне пришлось бы открыть все мои секреты. Только Терри, чиф, миссис Портер и Маленький Оззи знают обо мне многое, и лишь Сторми известно все.

Если в моем самом близком круге появится слишком много людей, мой секрет станет достоянием гласности. А я — сенсацией для средств массовой информации, выродком для многих, гуру для некоторых. О тишине и спокойствии придется забыть. Жизнь моя усложнится настолько, что и жить не захочется.

— В твоем сне, Виола, тебя застрелили не в этом доме, — продолжил я. — Но, если тебе суждено умереть в кинотеатре, а теперь ты не идешь в кинотеатр… тогда, возможно, судьба придет за тобой сюда. Маловероятно, конечно, но как знать?

— А в твоем сне речь шла о завтрашнем дне?

— Совершенно верно. Вот я и чувствую, будет лучше, если ты отойдешь на два шага от будущего, которое видела во сне.

Я глянул на дверь спальни девочек. Бодэчи из нее по-прежнему не показывались. Думаю, они действительно не оказывают воздействия на этот мир.

Тем не менее, чтобы не ставить под угрозу жизнь девочек, я еще больше понизил голос:

— Шаг первый — завтра не ходить ни в кино, ни в «Гриль». Шаг второй — не оставаться дома.

— Как далеко живет твоя сестра? — спросила Сторми.

— В двух кварталах. На Марикопа-лейн.

— Я зайду утром, между девятью и десятью часами, — пообещал я, — с фотографией этого человека. Отведу тебя и девочек к твоей сестре.

— Тебе необязательно это делать, Одд. Мы и сами дойдем.

— Нет. Я хочу отвести тебя. Так надо.

Я хотел убедиться, что бодэчи не будут преследовать Виолу и ее дочерей.

Понизил голос до шепота:

— Не говори Леванне и Николине, что ты собираешься делать. И не звони сестре, чтобы предупредить о том, что вы к ней придете. Тебя могут подслушать.

Виола оглядела гостиную, обеспокоенно, но и удивленно.

— Кто может?

При необходимости я могу напустить таинственности.

— Некие… силы. — Если бодэчи услышали бы о ее планах отвести детей в дом сестры, Виоле не удалось бы отступить на два шага от уготованного судьбой, только на один. — Ты действительно веришь, как и говорила, что я знаю о происходящем на Той стороне?

Виола кивнула:

— Да. Верю.

Глаза ее так широко открылись, что я даже испугался, очень уж они напомнили мне смотрящие в никуда глаза трупов.

— Тогда доверься мне в этом, Виола. А теперь поспи, если сможешь. Я вернусь утром. К завтрашнему вечеру сон этот станет обычным кошмаром, ничего вещего в нем не останется.

Уверенности, которая звучала в моем голосе, я не ощущал, но улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

Она обняла меня, потом Сторми.

— Теперь я не чувствую себя одинокой.

В отсутствие вентилятора за дверью было жарче, чем в комнате маленького дома.

Луна медленно поднималась к горящим в вышине звездам, сбрасывая желтые вуали, которые закрывали ее истинное серебристое лицо. Твердое, как камень, и безжалостное.

За час с небольшим до полуночи, волнуясь о новом дне, который мог подставить детей под пули, я припарковал «Мустанг» за зданием, первый этаж которого занимал «Пико Мундо гриль».

Когда я выключил фары и подфарники и заглушил двигатель, Сторми спросила:

— Ты когда-нибудь уедешь из этого города?

— Я очень надеюсь, что не буду одним из тех, кто продолжает болтаться здесь и после смерти, как бедняга Том Джедд, отирающийся в «Мире покрышек».

— Я спрашиваю о другом. Ты уедешь отсюда при жизни?

— От одной этой мысли у меня голова идет кругом.

— Почему?

— Очень уж там большой мир.

— Не такой уж и большой. Есть много городов, которые меньше и спокойнее Пико Мундо.

— Наверное, я о том, что… там все будет для меня внове. А мне нравится то, что я знаю, к чему привык. Учитывая, с чем мне приходится иметь дело… много нового я просто не потяну. Новые названия улиц, новая архитектура, новые запахи, новые люди…

— Я всегда думала, как это здорово, жить в горах.

— Новая погода. — Я покачал головой. — Не нужна мне новая погода.

— И потом, я же не говорю о том, чтобы уехать из города навсегда. Только на день-другой. Мы могли бы съездить в Лас-Вегас.

— Таким ты представляешь более тихий, спокойный городок? Я готов поспорить, Лас-Вегас кишит тысячами мертвых, которые не желают отправляться в другой мир.

— Почему?

— Люди, которые потеряли все свое состояние за карточным столом или играя в рулетку, а потом вернулись в свои номера и вышибли себе мозги. — Меня передернуло. — Самоубийцы всегда околачиваются там, где свели счеты с жизнью. Они боятся уйти.

— У тебя мелодраматическое представление о Лас-Вегасе, странный ты мой. Среднестатистическая горничная не находит там по дюжине самоубийц каждое утро.

— А скольких перебила мафия, похоронив их тела в бетонных фундаментах новых отелей. Будь уверена, в этом мире у них остались незавершенные дела, да и посмертной ярости выше крыши. А кроме того, я не играю.

— Как это непохоже на внука Перл Шугарс.

— Она прилагала все силы, чтобы воспитать меня картежником, но, боюсь, я ее разочаровал.

— Она научила тебя играть в покер, не так ли?

— Да, мы играли на пенни.

— Даже если и на пенни, это азартная игра.

— Только не с бабушкой Шугарс.

— Она позволяла тебе выигрывать? Как мило с ее стороны.

— Она хотела, чтобы я сопровождал ее на турниры по покеру, которые проводились на юго-западе. «Одд, — говорила она, — я собираюсь состариться в таких вот поездках, а не в кресле-качалке на веранде какого-нибудь чертова дома для престарелых в компании пердящих старушек. Я собираюсь умереть, упав лицом в карты во время игры, а не от скуки на танцах для старичков, пытающихся отплясывать, опираясь на палку».