встретив на своем пути непреодолимую преграду, начали заливать русла, разливаться на пойму, затопляя Молого-Шекснинское междуречье…»

«Лесные птицы и звери шаг за шагом отступают на более высокие места и бугры, — писала газета «Большая Волга» в репортаже «На Рыбинском море» от 19 мая 1941 года. — Но вода с флангов и тыла обходит беглецов. Мыши, ежи, горностаи, лисы, зайцы и даже лоси согнаны водой на вершины бугров и пытаются спастись вплавь или на оставшихся от рубки леса плавающих бревнах, вершинах и ветвях.

Многие лесные великаны-лоси не раз попадали в весенний паводок и разлив Мологи и Шексны и обычно благополучно доплывали до берегов или останавливались на мелких местах до спада полых вод. Но сейчас звери не могут преодолеть небывалого, по размерам залитой площади, наводнения.

Много лосей, прекратив попытки уйти вплавь, стоят по брюхо в воде на более мелких местах и напрасно ждут обычного спада воды. Некоторые из зверей спасаются на приготовленных к сплаву плотах и гонках, живя по нескольку недель. Голодные лоси объели всю кору с бревен плотов и, сознавая безвыходность своего положения, подпускают людей на лодках на 10–15 шагов…»

Печальная картина библейского потопа — но зрелище не столь величественное, сколь жалкое. Не месяцы, а годы наполнялась водой огромная территория. Долгое время она представляла собой довольно некрасивую лужу, из которой тут и там торчали остатки строений, несрубленные деревья и кустарники. Только в 1955 году Рыбинская и Угличская ГЭС были сданы в эксплуатацию. Все это время здесь оставался Волголаг, и сотни тысяч заключенных продолжали трудиться на благо коммунизма, выполняя «великий сталинский план преобразования природы».

По свидетельству бывшего начальника оперативного отдела Волголага, ныне покойного Николая Ивановича Буракова, были периоды, когда в Волголаге содержалось до 870 тысяч заключенных. «Нескончаемая вереница бараков, наспех слепленных из глины, горбыля и дранки, высилась над Верхней Волгой, как незыблемая каменная стена», — вспоминал один из узников Волголага Ким Васильевич Катунин. Он попал сюда прямо с фронта — а было ему 18 лет, этому младшему командиру Красной Армии, когда по доносу одного из своих боевых товарищей дали ему 8 лет лагерей и 3 года ссылки за случайно сказанную фразу. Это был 1944 год. Катунин попал в Волголаг, когда уже три года наполнялась водой огромная чаша Молого-Шекснинского междурачья — «наполнялась, но сам город еще не был затоплен. Он продолжал биться в своих предсмертных муках, представляя собой огромную территорию со многими озерами, мысами, островами, полуостровами и заводями».

Молога ушла под воду только в 1947 году. А пока отряды заключенных наведывались в полузатопленный город, бывал там и Катунин. Одно из его лагерных стихотворений помечено — «Молога, 1944 год»:

Скоро ли тюремные подушки

Кончу мять невинной головой?

Вспомнил я, у нашей деревушки

Ель стояла, словно часовой.

Подзабыл, кому она мешала,

Топором ель тяпнули со зла.

Падая, сердечная, стонала,

И слезой текла по ней смола.

Это стихотворение, написанное в тех местах, где стояла когда-то деревенька Большой Борок, выражает и судьбу Павла Груздева — это словно о нем, в 44-м году тоже отбывающем лагерный срок — только не в Волголаге, а в Вятлаге, на Урале…

Где же обещанные сказочные богатства и «счастье потомкам»? Вот выдержки из областных газет начала 90-х:

«Угличское и Рыбинское водохранилища положили начало превращению великой русской реки в цепь слабопроточных грязных отстойников. В результате в десятки раз снизилось самоочищение волжских вод, а плотины закрыли пути миграции осетровых рыб… За последующие годы число затопленных и подтопленных городов и поселков на Волге и ее притоках выросло до 96, и около 2500 сел и деревень прекратили свое существование из-за искусственных морей».

«Да, бороздят сегодня Рыбинское море огромные корабли, но особого приволья им нет, ибо треть моря составляет мелководье с глубиной менее 2 метров. Во много раз стало меньше рыбы, чем в любом естественном водоеме таких же размеров. Да и откуда ей быть, рыбе, если путь с низовьев Волги перекрыт плотинами, а море живет, подчиняясь ритму энергосистемы, и в угоду ему то и дело понижает уровень воды, обнажая нерестилища. А сама Рыбинская ГЭС? Она дает столько электроэнергии, что ее едва хватает для сравнительно небольшого города. Водохранилище, поглотив знаменитые мологские заливные луга и дубравы, продолжает наступление на сушу, подтачивая берега… Сама Волгл являет собой сегодня практически антисанитарный водоем».

«Создав в главном кровеносном русле русской равнины тромбофлебит, мы неизбежно должны были получить кару Природы…»

«Чем аукнутся в недалеком будущем последствия грандиозного проекта, великого разлада с природой? Этого никто не знает, ибо нет серьезных исследований, прогнозов, а значит, и развитие огромного края планируется вслепую. Взять хотя бы сельское хозяйство, ставшее заложником у гигантского болота и той же величины холодильника «полезной» площадью более четырех с половиной тысяч квадратных километров».

Есть и другие мнения, считающие, что без Рыбинской ГЭС «этот край до сих пор находился бы во тьме».

«Конечно, электроэнергетическая мощность Рыбинской ГЭС несравнима с мощностью нескольких десяткой ветряных и водяных мельниц, маслобоен и лесопилок Молого-Шекснинского междуречья, — можно возразить на это. — И все-таки ученые подсчитали мощности сотен тысяч экологически чистых двигателей того периода по всей стране с учетом оснащения их генераторами и пришли к выводу, что их мощность в три-четыре раза превысила бы мощность всего каскада волжских ГЭС».

Как тут не вспомнить знаменитое ленинское: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». Что такое Советская власть и что такое электрификация — о том молчат навечно забетонированные в плотинах и дамбах Рыбинской ГЭС останки узников Волголага.

«Но где же всё это было и когда? — восклицает автор очерка «День памяти Мологи» Ю.А. Нестеров. — Не во времена ли эпидемий чумы и холеры, не в древнем ли Вавилоне и не на строительстве ли египетских пирамид? Нет, шла середина XX века, и всё происходило у нас, в первой в мире социалистической стране…»

То, что исподволь ощущается в мологской трагедии, отец Павел сформулировал очень точно, назвав большевиков «варварами XX века».

Затопление Мологи отец Павел считал преступлением.

В начале 90-х годов, когда в Рыбинске в бывшей часовне Мологского Афанасьевского женского монастыря — единственном сохранившемся кусочке Мологской страны — решили организовать Музей Мологи, отец Павел оказал большую помощь сотрудникам музея. Батюшку привезли в Садовый переулок, где расположена часовня, и он, почти совсем уже слепой, показал, где находилась копия чудотворной Тихвинской иконы, как располагалось другое убранство, где были келий для монахинь, какие хозяйственные постройки стояли во дворе — ведь он, будучи послушником Афанасьевской обители, частенько