– Законник. Говорит, начальник полиции, не больше и не меньше.

– Ах, да. Наверное, принес отступные за мою испорченную шубу.

Темную комнату под названием «Однажды в парке» украшали выполненные на бархате чудовищные картины, изображавшие четырех всадников Апокалипсиса, а также разномастных псов, играющих в карты. Но самое главное впечатление для попавшего сюда заключалось в том, что он будто бы оказывался внутри теплой матки, снабжающей его пищей, – правда, матки, которая требовала оплаты каждые пятнадцать минут. Это физическое ощущение усиливала круглая красная лампа, источавшая сияние на все чрево – то бишь комнату. Там и сям валялись разнообразные атрибуты верховой езды: галифе, высокие сапоги, кнуты, шоры, седла и торбы.

– Так-так. Вижу, девочки не позаботились прибраться тут после дерби, – пробормотала Китиха, поднимая кусочки сахара и морковные огрызки. – Эй, начальник Спенсер, вы здесь?

Ответом ей было гробовое молчание. Затем из-за безвкусно раскрашенной восточной ширмы вышел человек во фраке и цилиндре.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Вы не начальник Спенсер.

– Боюсь, что нет.

– Значит, один из его прихвостней, да? Отлично. С вас двадцатка. Но хочу предупредить: если я не смогу вытряхнуть из моей шерстки вошек, – придется добавить.

– Ой-ой-ой, как же мы торопимся! А где находчивость и остроумие? Где душевный разговор, чтобы растопить лед? Нет – прямиком к грязному делу, чтобы побыстрее с ним покончить! Разве так делается?

– Слышь, легавый, у меня мало времени. Мне надо возвращаться.

Мужчина швырнул на неубранную железную кровать пачку денег. У Китихи загорелись глаза.

– Я так понимаю… – начала она, предположив, что ее первичное предположение как раз и было тем, что следовало предположить. – Нам тут придется задержаться, правильно? Ну, тогда я пошла за гарпуном.

– Не трудитесь, – произнес незнакомец, улыбаясь улыбкой, которая была совсем не улыбкой, а призывом к лучшим чувствам проститутки – мольбой внять и уйти, бежать, извергнуть себя из этого лона, пока не поздно. К несчастью для Китихи, она приняла выражение лица визитера просто за улыбку извращенца и начала стягивать платье и прошитый свинцом пояс – это было одно из ее последних действий на этом свете.

– Брюки для верховой езды можете примерить за ширмой, – предложила она, заголяя обвислое тело, покрытое сотнями татуировок с изображениями кита. – У вас, должно быть, шаговый шов 86 сантиметров. А если есть желание по-настоящему ощутить себя Ахавом – под столом, кажется, валяется протез, его туда зашвырнул последний посетитель.

– Протез не понадобится, – сказал гость. Он вытащил из сумки небольшой ящичек, поставил его на стол и чрезвычайно аккуратно открыл. По комнате поплыл милый напев незатейливой песенки «Сладкая Рози О’Грейди».

– О, музыкальная шкатулка! Какая прелесть! Повышает настроение, правда? Ну а теперь… Как вас величать, кроме как «красавчик»?

– Хороший вопрос. Однако я затрудняюсь на него ответить. Видите ли, разные люди зовут меня по-разному.

Незнакомец потушил масляную лампу, ее красное сияние сменилось мерцанием углей в камине.

– Гхм… Хорошо, – сказала Китиха, полагая, что это некая новая игра. – Ну, тогда… Я должна угадать?

– Да! Действительно, почему бы и нет? Это будет весьма… – Он вздохнул. – Будет весьма забавно… наверное.

– Хорошо. Так. Ну-ка… Может, Фредерик? Нет, не Фредерик. Гм… Фердинанд? Вольфганг? Вернер? Малахия? Нет, это все вам не подходит. Я знаю! Джон! Вас наверняка зовут Джон. Отныне, когда я буду вспоминать вас, я буду думать о вас как о Джоне.

– Как ты догадлива! По такому случаю можешь величать меня моим прозвищем. Я совершенно уверен… – Вздох. – Совершенно уверен, ты его слышала. Ох, да что ж такое?

– В чем дело, мистер? Хочется да не можется, а?

– Увы… Боюсь, весь мой запал вышел.

– Ну, это мы поправим, не сомневайтесь. Там, внизу, в кухонном шкафчике есть ртутная соль. Одна пилюлька, и столбик устремляется вверх, а через полчасика ваша мачта торчит столь же гордо, как на том корабле, что доставил сюда наших предков, будьте уверены.

– Приветик, Эйб!

– А тебе никогда не хотелось, дорогая моя великанша, чтобы в жизни было еще что-нибудь, кроме грошового «перепиха», или как вы, дамочки, сейчас это называете? Никогда не мечталось?

– Да уж, конечно, Джон, все девчонки не прочь помечтать. Но, как говаривала моя мамуля, подставь мечтам одну горсть, а дерьму другую, и погляди, какая быстрее наполнится.

Китиха расхохоталась, хлопая себя по ляжкам, отчего ее толстая шкура пошла рябью.

– Что касается меня, – вздохнул посетитель, – я всегда мечтал стать танцором.

– Всего-то? – рассмеялась Китиха. – И что? Почему же вы не танцуете?

– Если бы все было так просто. Боюсь, моя жизнь покатилась по кривой дорожке туда, откуда нет возврата.

– Ох уж эти мужчины! Да супротив танцев нет никакого закона, как он есть почти против всего остального. Если вам хочется – пляшите! А если опосля вам вздумается порезвиться с девчонкой, так и ладно! Кто сказал, что нельзя и то и другое?

– Что ж, моя необъятная матрона, я думаю, ты права. Не вижу причины не осуществить обе мои мечты.

– Вот это другое дело. Так что вы скажете, взять мне гарпун?

– О да, мой милый ангел, но сначала ты должна угадать мое прозвище. Я уверен, ты его слышала. – Похоже, мужчина воспрянул духом. В его голосе послышались почти истерические нотки. – Много раз слышала, не сомневаюсь. Возможно даже, ты дожила до сего дня именно затем, чтоб испытать пред ним благоговейный ужас…

– Гм… Ладно. И что бы это могло быть?

Мужчина полез в свою сумку.

– Ничего особенного, леди. Мое прозвище – просто скромное имя, которое вскоре будет известно всему миру: Джек – Веселый Крушитель!

Вопль Китихи потонул среди исступленных стонов и криков, доносившихся из соседних номеров. Все случилось очень быстро – сокрушительный удар мешком с надписью «Макинтош», глухой удар, чих, отрыжка, – и дело кончено. Несмотря на самонадеянные заверения Китихи, что она может за себя постоять, толстой шлюхе не под силу было тягаться с лжедоктором и его мешком яблок.

Не желая, чтобы его прерывали, Крушитель запер дверь, уделил минуту, дабы поддержать затухающий огонь, а затем вытащил из своей неизменной сумки инструменты. На этот раз, в отличие от других убийств, он располагал временем и мог, не торопясь, отдаться дьявольскому искусству. Работая с таким сложным материалом, как человеческие внутренности, он позволял рукам действовать по велению своей жестокой музы. Закончив дело, Крушитель немного отступил, любуясь содеянным. Он понимал, что в эту ночь создал свой главный и единственный настоящий шедевр. Это была самая жуткая, мерзкая и отвратительная картина преступления, которую только можно вообразить. (Представьте самую омерзительную картину смерти. Умножьте на десять. Не, и близко не лежит.)