Воздух был наполнен знакомыми звуками — писком, гудками, стуком, голосами, фальшивым насвистыванием Рейнеке.

Она знала: здесь тоже дружба, неизбежно возникающая между первоклассными парнями, объединенными общим делом, а частенько и общими увлечениями. Даже духом соперничества: Ева считала, что он только помогает как чрезвычайно необходимый и полезный ингредиент в любом коллективе. Меньше всего на свете ей была нужна команда самоуспокоенных, довольных жизнью копов.

Разногласия, побочный результат соперничества, были неизбежны: ведь приходилось целыми днями работать вместе в стрессовых ситуациях. Разногласий не бывает только у роботов, но Ева предпочитала мужчин и женщин из плоти и крови, которые могли истекать потом и кровью, но при этом периодически друг друга доставать и подначивать.

Ее отдел работал как отлаженный механизм не только потому, что она требовала этого от подчиненных, но и потому, что она им доверяла. Чувствовала их настрой и не стояла над душой, контролируя каждое открытое дело и каждый шаг в расследовании.

Они ежедневно сталкивались с убийствами. И им не нужно было напоминать, что и она, и управление, и родственники убитых рассчитывают на них.

Некоторые из этих копов были напарниками, а такая связь даже глубже и сильнее, чем дружба. Напарник может быть тебе ближе, чем любовник. Напарник прикрывает твою спину, делит с тобой все опасности, говорит с тобой на одном языке, знает, о чем ты думаешь, хранит твои секреты.

Коп доверяет напарнику свою жизнь, и это взаимно. Каждый день, каждую секунду.

«Доверие, — подумала Ева, — вот основа и страховка любого союза».

Она направилась в ОЭС. Второй визит подряд за один день грозил взорвать ей мозг, но так уж было нужно. Однако прежде чем она дошла до эскалатора, ее окликнул свистун Рейнеке.

— Эй, лейтенант! — Он слез со стола, на котором до этого сидел, и подошел к ней. — Занимаемся тем убийством с пиццей.

— Грин-стрит, ограбление с убийством? — уточнила Ева.

Не стоять над душой не значит не быть в курсе расследований своего отдела.

— Ага. Мужик пошел за пиццей и получил по башке разводным ключом. Грабитель забрал и бумажник, и пиццу. Вегетарианскую.

— Зачем же пицце пропадать?

— Точно. А жена, значит, дома сидит, ждет пиццу. Уже час прошел, она и занервничала. Звонит ему — а он трубку не берет, помер, значит. Звонит в пиццерию — а они уже закрылись. Послала ему еще пару сообщений и наконец вызвала нас. Прибывшие обнаружили его в трех кварталах от дома под лестницей.

— Хорошо. Насколько вы уже продвинулись?

— Отпечатков на ключе нет, свидетелей тоже. Первый удар поймал прямо в лоб, а потом еще один — для верности — по затылку, вот черепушка-то и хлоп! Тот взял бумажник, спихнул убитого с лестницы и скрылся. Только вот зачем было брать двадцатидолларовую пиццу и бросать разводной ключ за семьдесят пять баксов? И зачем мужу идти за пиццей посреди ночи, если можно заказать с доставкой? Дело дурно пахнет.

С этим Ева не могла поспорить, ее чутье говорило то же самое.

— Думаешь, это жена?

— Ага. Послушать соседей, так они никогда не ссорились. Никогда. — Рейнеке покачал головой, цинично щурясь и понимающе глядя на Еву. — Сами знаете, лейтенант, это подозрительно. И, чисто случайно, за пять минут до того, как она стала слать мертвому мужу сообщения, ей кто-то позвонил. Извините, говорит, ошибся номером. А звонили с клонированного телефона, номер не отследишь.

— Да, запашок что надо. Страховка?

— Обновил полгода назад. Сумма не бешеная, но довольно привлекательная. И еще: последние пару месяцев жена по два раза в неделю вечером уходила по делам. Уроки лепки.

— Это там, где такая штука, — Ева изобразила руками что-то похожее на круг, — и грязь?

— Ага. Кладешь на эту круглую штуку комок глины, лепишь из нее что-нибудь — и в печку. Не знаю, на фиг они этим занимаются. Нужна ваза или еще какая хрень, в магазине все и так есть.

— У Фини жена ходила на курсы лепки, — кивнула Ева. — Может, до сих пор ходит. Делает всякие штуки и потом их всем раздает. Бред!

— Ага, каких только курсов не бывает. Мы проверили — жена убитого на них действительно записана. Ни одного занятия не пропустила. Только вот закавыка: занятие длится час, а соседи говорят, что она уходит до того, как муж приходит с работы, и возвращается в десять, а то и позже. Уроки с семи до восьми, а она из дому выходит в шестом часу. Вот и подумай, что она делает эти три с лишним часа, если ей от дома до курсов пять минут ходу? А студия прямо у преподавателя на дому. Удобно, да?

— Похоже, они там не только лепкой занимаются. Привлекались?

— Нет, за обоими ничего не значится.

— Что дальше думаешь делать?

— Пробуем отследить ключ. Мы могли бы их притащить в управление, заставить попотеть, но они сообразят, что сейчас у нас на них ничего нет. Раньше она своей лепкой два раза в неделю занималась, а теперь… вдруг ей приспичит? Думаю, им уже не терпится снова позаниматься своими грязными делишками, если ты меня понимаешь. Мы проверили, сегодня по расписанию курсов нет — подходящий день для парочки частных уроков, а?

— Я уловила твои туманные намеки, Рейнеке. Последи за ней сегодня вечером, проверь, устоит ли она перед его жерновами. В любом случае вези их завтра сюда и допрашивай.

— Будет сделано.

Ева снова направилась к эскалатору, но опять остановилась.

— Если это она подговорила его на убийство, а приводов у него нет, его расколоть будет труднее. Она-то сидела дома с железным алиби, а всю грязную работу делал он. Он станет ее покрывать. Она виновата, она первая на него стукнет.

«Брак — сущее минное поле», — подумала Ева, поднимаясь на другой этаж.

Чутье подсказало ей, что лучше не соваться в «загон» ОЭС с его вечно бушующим хаосом, поэтому она решила сразу попытать счастья в лаборатории. «Интересно, — подумала Ева, — что заставляет электронщиков работать внутри стеклянных кубов? Страдают ли они все врожденной клаустрофобией? Или скрытой тягой к эксгибиционизму? Стремятся ли они видеть все вокруг или, наоборот, сами хотят быть на виду?»

Каковы бы ни были причины, Финн и его команда сидели за компьютерами и рабочими столами в стеклянных кубах. Из-за стеклянной стенки их голоса и прочие шумы были не слышны. Это было сродни наблюдению за странными животными в естественной среде обитания.

Фини с волосами, торчащими во все стороны безумными клочьями, свободной рукой методично закидывал в рот свои любимые засахаренные орешки. Каллендар, покачивая бедрами и прищелкивая пальцами, расхаживала взад-вперед перед большим экраном, по которому пробегали ряды непонятных символов. Некто, кого Ева не знала, — да они все на одно лицо! — сосредоточенно катался в кресле на колесиках вдоль длинного стола, стуча окольцованными пальцами по клавиатурам и кнопкам приборов. Двигался он так стремительно, что его оранжевые бермуды и красная футболка сливались в одно буроватое пятно.