Откуда–то сзади долетел звук — тихое хрипение Мошки. Вероний был наг, как в тот день, когда появился на свет, его вялая серая плоть висела на костях, которые, похоже, вот–вот проткнут кожу. Он выглядел еще более хрупким, чем обычно, — казалось, друид сломается при легчайшем прикосновении. Мошка попытался заговорить, по издал лишь едва слышный хрип. По его подбородку стекала тонкая струйка крови.

Сняв плащ, Кейн укрыл им плечи старика и плотно завязал, чтобы прикрыть его мужское достоинство.

— Борун, сходи–ка за хозяином дома. Скажи, чтобы принесли чистую одежду.

Через несколько минут за Боруном вышли из дома три женщины. Самая юная из них несла штаны и шерстяную блузу. На их лицах отразился ужас при виде следов бойни, которая произошла на поле. После нескольких мгновений гробовой тишины заговорила старшая.

— Меня зовут Леллана, — сказала она. — Мы убежали в дом, когда услышали вой. Вы… вы — Хранители?

— Да, это так. Мне жаль, что мы не добрались сюда достаточно быстро, чтобы спасти ваше стадо.

Женщина покачала головой.

— Пусть уж лучше бараны, чем моя сестра или кузина. Отец хотел бы пригласить вас на обед. Он сожалеет, что не смог выйти сам, он болен и прикован к постели.

Самая юная, почти еще девочка, протянула одежду Мошке. Старик не шевельнулся, и Кейн сам взял вещи из ее рук. Встретившись с ней взглядом, он поразился красоте ее глаз. Они были серебристо–серыми, как поверхность озера в солнечном свете раннего утра. Девочка опустила взгляд, и на ее лицо легла тень тревоги.

— Ты ранен, — сказала она, указывая на его ногу. Та кровоточила над голенью, где его, должно быть, достал язык демона. — Я могу перевязать ее, — добавила она робко.

— Это всего лишь царапина, — ответил Кейн, хотя теперь, после ее замечания, рана стала неимоверно саднить.

Третья женщина довольно громко откашлялась.

— Мы с Лелланой проводим вас в дом и перевяжем раны. Мэй, тебе следует навести здесь порядок. Запах привлечет волков, если мы будем неосторожны.

Младшая кивнула. Затем она заметила тело пса и вскрикнула. Подбежав к мертвому животному, она обхватила его руками, по ее лицу покатились слезы.

— Раффлз, — рыдая, проговорила она.

— Это всего лишь собака, — сказала та, что постарше. — Ты нас удивляешь. Тебе шестнадцать, Мэй, ты уже не ребенок.

— Мама принесла Раффлза домой, когда он был еще щенком. Он — среди того немногого, что от нее осталось.

Кейн поколебался в нерешительности. Затем он подошел к девочке и безжизненному животному, которое она сжимала в руках.

— В детстве у меня был пес, — отважился начать он. — Я его очень любил. Очень тосковал, когда он умер. — Говоря это, он чувствовал себя глупо и был уверен, что сделает только хуже, что бы ни сказал. Он всегда чувствовал себя неловко с женщинами.

Но девочка подняла на него глаза, перестав плакать. И его снова поразила ее красота.

— Я вот что тебе скажу, — продолжил Кейн. — Давай пойдем в дом и поедим. Поздороваемся с твоим отцом. А потом я помогу тебе очистить поля, и мы вдвоем сможем похоронить Раффлза. — Он протянул ей руку. Девочка взяла его за руку. Кейн ощутил ладонью нежность ее кожи. — Как тебя зовут? — спросил он, помогая ей подняться на ноги.

— Сестра и кузина зовут меня Мэй, — робко ответила она. — Но мое настоящее имя — Мхайра.

Бродар Кейн отпил еще глоток из бокала с вином и уставился в огонь, освещавший большой зал в башне некроманта. Языки пламени порождали пляску теней на старинных гобеленах, висевших на стенах. С них взирали на Хранителей давно почившие короли Андарра с лицами, почти столь же суровыми, как и лицо Джерека.

Волк не отходил от камина, храня при этом молчание, с тех пор как они расселись. Похоже, с его точки зрения, приглашение на обед к некроманту, где гостей обслуживает толпа ухмыляющихся скелетов, не относилось к числу тем, достойных обсуждения. Ведь у него был серьезный повод для беспокойства — судьба его сапог. Каждые несколько минут он менял местами сапоги у огня, медленно высушивая свою драгоценную обувь с такой же заботой, какую проявляет мать к новорожденному младенцу.

— Еще вина? — спросил Назала.

Подняв руку, южанин сделал знак слугам. Кейн услышал, как за спиной задребезжали кости, а затем над его плечом появилась рука скелета, сжимающая бутылку красного вина, которое стоило, наверное, целое состояние. Старый воин испытывал сильное искушение: вино было на вкус сладким и фруктовым, и впервые за много недель его губы ощутили что–то помимо воды. Тем не менее он счел, что, каким бы ни было дело, которое собирался обсудить чародей, лучше будет приступить к этому с ясной головой. И в любом случае Брик, казалось, преисполнился решимости выпить вина за двоих. Кейн нахмурился, когда мальчишка осушил очередной стакан. Лицо его раскраснелось, веснушчатые щеки были уже почти того же цвета, что и волосы.

— Я не буду, — проворчал Кейн.

Назала сделал жест, и бесплотная рука удалилась.

Некромант сел в свое кресло и скрестил руки на коленях. Его струящаяся черная мантия сползла на пол из деревянных панелей под большим столом темного дерева, подобно савану.

— Двадцать шесть лет, — задумчиво произнес южанин. — А ты говоришь об этой женщине с горячностью новобрачного.

— Она — единственная женщина, которую я любил, — ответил Кейн. — Я не знал, что могу так любить, пока не встретил ее. Мы поженились на следующий год. Не сказал бы, что когда- либо предвидел это. Но я не стал бы ничего менять.

— Тогда ты просто жил недостаточно долго. Некогда я любил свою сестру–близнеца Шару всем своим существом. А теперь? Я похоронил бы ее заживо! Насладился бы каждым ее криком, а потом набил бы ей рот землей и оставил на пир червям.

Тут встрял Брик, который уже явно перебрал:

— Ты, наверно, испытываешь к ней настоящую ненависть. У меня не было ни брата, ни сестры, но я не могу себе представить, как можно их так ненавидеть.

Назала скорбно вздохнул. Его возраст трудно было определить. Хотя на лице южанина было меньше морщин, чем у Кейна, его глаза говорили о другом. Усталые и налитые кровью, они принадлежали утомленному жизнью человеку, который видел слишком много зла в мире. Видел и, может быть, делал.

— Любовь и ненависть — две стороны одной и той же монеты. Ты должен понять, дитя, мы делили все между собой, Шара и я, — до той минуты, как она предала меня, и мое сердце умерло и окаменело. После веков безоговорочной любви я ощущал себя пустым, как могила. Ненависть — это все, что у меня осталось.

Кейн приподнял бровь.

— Должно быть, я ослышался, но ты только что сказал веков?

Назала кивнул.

— Моя сестра–близнец и я родились в Сияющем городе далеко на юге. Это было почти четыреста лет назад, когда магические бури, начавшиеся во время Войны с Богами, все еще опустошали эти северные земли.