Власть центрального партизанского командования усиливалась за счет отправки штабных офицеров непосредственно в партизанские отряды. Как правило, это были офицеры связи, постоянно остававшиеся в одном отряде или оперативной группе, или осуществлявшие инспектирование специальные посланники, регулярно посещавшие отряды или оперативные группы, находящиеся в подчинении того или иного штаба. В одних случаях функцией таких офицеров являлась проводившаяся неожиданно проверка эффективности действий и морального состояния партизанского отряда, в других – передача специальных приказов штаба или сбор на месте важных для штаба сведений[148]. По всей видимости, отправка таких посланников осуществлялась воздушным транспортом. Вместе направляемые офицеры-инспекторы и постоянно находившиеся в отряде связные являлись глазами и ушами штаба в оккупированном районе и служили напоминанием о вездесущности централизованного контроля. Как правило, эти офицеры не играли важной роли в руководстве проводимыми отрядом операциями. Несколько иными, но столь же важными для создания у партизан впечатления о реальности вездесущности советской власти были редкие визиты высших руководителей партизанского движения и партии; они, по всей видимости, по времени обычно были приурочены к решающим моментам в ходе проведения партизанами своих операций.

Следует упомянуть и еще одно особое средство контроля. Часто отдельные партизанские командиры вылетали с оккупированной территории для консультаций со своим вышестоящим начальством. Время от времени проводились совещания партизанских командиров. Самое важное из таких совещаний состоялось в Москве в августе 1942 года; в списке его участников были такие партизанские командиры, как Емлютин, Ковпак, Сабуров и Шмырев (один из ведущих партизанских командиров в Белоруссии). Приписываемое этому совещанию послевоенными советскими источниками особое значение, по всей видимости, является попыткой показать важную роль Сталина, Хрущева и других высших партийных руководителей, присутствовавших на нем. Вместе с тем это совещание проходило в критический для развития партизанского движения период, и его основные решения были сразу доведены до собранных командиров партизанских отрядов. Видимо, главной целью этого совещания было повышение боевого духа партизанских командиров, у которых должно было сложиться впечатление о коллективной мощи их движения и заинтересованности советского режима в их деятельности, – но вместе с тем им давали понять, что они являются лишь исполнителями воли режима.

Аналогичные совещания, но в менее представительном составе проводились и в оккупированных регионах. Например, в конце весны 1942 года Емлютин собрал на совещание командиров крупнейших отрядов Брянской области. В следующем году большинство командиров партизанских отрядов Северо-Западной Украины были вызваны в штаб Ковпака для совещания с Коротченко и другими высшими руководителями[149]. С уверенностью можно утверждать, что чем ниже был уровень председательствующего на таком совещании руководителя, тем большее место уделялось на нем планированию и принятию конкретных решений; чем выше был уровень председательствующего, тем большее место занимали вопросы морального состояния и дисциплины.

В партизанском движении, как и во всей советской системе, влияние коммунистической партии было всеобъемлющим. Именно по этой причине очень сложно кратко сформулировать ее роль как контрольного органа. С одной стороны, сама советская система представляет собой коммунистическую партию – все остальное подчинено и является инструментом этой группы, которая официально проводит в жизнь принцип диктатуры. Но существуют и другие организации, создаются другие иерархические структуры, и любой изучающий эту систему может привести примеры, когда представитель партии при выработке решения терпел поражение от человека, номинально занимающего более низкое положение в партийной иерархии. Поэтому простые обобщения типа «кроме партии ничего не существует» и «партия всегда права» являются неприемлемыми.

Сам факт создания Центрального штаба и других органов партизанской командной структуры указывает на то, что пусть и в ограниченных пределах, но существовала властная иерархия, прямо не связанная с партией. Как отмечалось выше, создание этих органов в определенной степени представляло собой компромисс между интересами Красной армии и партии. Разумеется, высшие руководители партии – Сталин, Жданов, Маленков, Ворошилов, Хрущев, Пономаренко и Берия – оставались на самом верху и сохраняли свою верховную роль. Но нельзя говорить о существовании на этом уровне партийных интересов, как таковых, ибо эти люди коллективно или индивидуально представляли собой все властные элементы в советской системе. Если спуститься ниже, то можно обнаружить существование расхождения интересов и принадлежности к власти среди партизанского руководства. Второй эшелон партизанских руководителей, как и все коммунисты, номинально был обязан подчиняться дисциплине первичной партийной организации. На практике же это не имело значения, если кто-то мог обращаться к обладавшим властью людям за пределами первичной ячейки. Высшее партизанское руководство и даже командиры отдельных отрядов, пользующиеся доверием верховной власти, могли не опасаться принятия по отношению к ним мер со стороны первичных организаций, хотя формально они были обязаны соблюдать принятые этими органами процедурные нормы. Вместе с тем по меньшей мере в нескольких областях обкомы посылали в партизанские отряды проверяющих, наделенных полномочиями призывать к ответу партизанских офицеров за совершенные провинности и рекомендовать меры дисциплинарного взыскания. Но назначение и снятие с должности партизанских офицеров, вероятно, находилось в компетенции высших командных структур партизанского движения.

Сказанное выше, пожалуй, является всем тем, что в ограниченных рамках этой главы можно сказать о роли партии в контроле за верхним эшелоном партизанского движения. Но на низовом уровне осуществляемый партией контроль проявлялся более конкретно, хотя и здесь он характеризовался рядом особенностей и нюансов. Как уже отмечалось, рядовой партизан – и даже офицер – в дисциплинарном плане должен был подчиняться первичной партийной организации. Дисциплинарные проблемы весьма широко трактовались первичной партийной организацией, которая могла не только призвать своих членов к ответственности за совершенные проступки или отклонение от политической линии, но и потребовать отчета за их действия в качестве бойцов партизанского отряда[150]. Партизанский офицер, готовый идти наперекор «указаниям» партии и добивавшийся успеха в выполнении задания, обычно не нес наказания, но человека, отвергнувшего указания партии и потерпевшего провал, ждал неминуемый крах.