Мама выпрямилась, снова промокая глаза:

— Ой, Кэйти, маленькая моя, как я тебя люблю! Безобразие, меня аж икота разобрала. Дай-ка мне марафет навести, и что ты скажешь на то, чтобы позвать в дом бедного тактичного Ларри и твоего симпатичного Дэйви? И ради всего святого: есть ли в этом доме чайник и чай?

Нашлось и то и другое. Я поставила чайник на огонь и отыскала несколько чашек, а Дэйви тем временем придвинул стулья к очагу и поставил перед ним табуретку в качестве столика. Потом он прошел вслед за мной в заднюю кухню, где я торопливо расставила цветы в молочные бутылки и запихнула пару оставшихся кусочков хлеба в древний тостер.

— Все в порядке? — только и спросил он. Я кивнула.

— Я приехал чисто случайно. Ты не против?

— Конечно, нет.

— Он, кажется, симпатичный дядька, этот американец. С ним легко общаться. У него вроде бы большое дело, недвижимость продает. Называется «Риэл эстэйт». Об его фирме и говорили, да еще о машинах. Он арендовал «армстронг-сиддли» и здорово им доволен. Я думал, тебе это любопытно будет.

— Про «армстронг-сиддли»?

— Не глупи. Ты знаешь, о чем я.

— Да, я знаю. Все в порядке, Дэйви, и я тоже. Все прошло хорошо. Он все же медлил:

— Кэйти?

— М-м?

Первые два ломтика выскочили из тостера, я положила в тостер вторую пару и начала смазывать маслом первую.

— Что ты скажешь на то, чтобы мне пойти домой сказать моим: дескать, Лилиас приехала и все в порядке? Мама поговорила с тобой днем и теперь мечется как кошка по раскаленной крыше, гадает, правда ли это. Никак не может поверить.

Держа в руке нож, я остановилась, чтобы обдумать эту мысль:

— А почему бы не позвать их сюда? Уже поздно, и я сомневаюсь, что Ларри и Лилиас собираются приглашать в гости сегодня вечером кого-то еще, а завтра утром они уезжают на север. Послушай, спроси у них. Думаю, это будет здорово.

Это также поможет, невольно подумала я, пока из тостера продолжали выпрыгивать куски хлеба, которые я смазывала маслом; поможет облегчить ношу и разделить бремя, то есть «лишить ситуацию излишней напряженности и снизить накал эмоций».

Пока дожаривались два последних кусочка, я отнесла в кухню цветы и поставила их на каминную полку. Я увидела, как Лилиас, читающая письма, изъятые у «Незримого Гостя», смеясь, устроила что-то вроде церемонии предания их пламени. Но пока бумага чернела и, превращаясь в струйки дыма, улетала вверх по дымоходу, я со своего места у каминной полки видела отблески огня на ее щеках, словно это блестели слезы. Она поймала мой взгляд, улыбнувшись, стряхнула с ладоней пыль и произнесла:

— Так! От прошлого мы избавились, милая Кэйти, и самое время выпить за будущее. И непременно английского чаю!

Наконец с чаем и тостами — тостами, которые я бы приготовила себе на завтрак, — трое из нас уселись у огня, убедительно делая вид, что наслаждаемся уютом, и поведали друг другу остаток истории — те ее части, о которых можно было упомянуть при Ларри.

Моя история шла первой. Бабушка рассказала Лилиас о моей юности и о том, что она знала про наш с Джоном брак и про его конец апрельской ночью над Па-де-Кале. Я предположила, что впоследствии моя мать пожелает узнать больше об этих головокружительных месяцах, но сейчас ее интересовали более спокойные темы: моя жизнь после этого, лондонская работа, мое тамошнее жилье и мои друзья и что я думаю о Тодхолле, куда я — как Ларри в Хексэм — приехала «в поисках своих корней».

Отсюда мы вернулись к Розовому коттеджу, и мне пришлось поведать о моем детективном хождении от дома к дому и о наших с Дэйви стараниях разгадать тайну. Лил, наполовину взгрустнув, наполовину развеселившись, засыпала меня вопросами про деревню и про упомянутых мною ее обитателей, и тем бессознательно подтвердила слова Ларри о ее тоске по дому. Слушая вполуха, словно сказку, он улыбался, глядя на свою жену и — как я заметила — так и не отхлебнув своего чая.

Когда я рассказала им про мисс Линси и ее цыганских призраков, моя мать рассмеялась, искоса взглянув на своего мужа:

— Цыган? Да, он сошел бы за цыгана. Говорят, что человеку нравятся люди определенного типа, так? Я у Ларри третья жена, а две другие тоже был блондинки.

— И все три — красавицы, — вмешался Ларри, бросив на нее полный нежного восхищения взгляд, из тех, что легко удаются американцам, и никогда — англичанам.

Затем дошла очередь до Америки, и я услышала про Айову и их дом, про двух дочерей («славные девчушки»), которые уже обе были замужем и жили неподалеку; здесь речь зашла о приглашениях и обещаниях. Я должна съездить в Айову навестить их. А в самом деле, почему бы мне прямо теперь не поехать с ними? Я ведь могу все уладить со своим лондонским начальством? Первоначально они намеревались улететь домой на следующей неделе, сказал Ларри, но возвращение легко можно отложить. Ему самому надо быть дома к началу июля, но если Лилиас хочет остаться на какое-то время, а потом забрать меня с собой?.. Но до того момента я не могу оставаться в полупустом коттедже, так что, поскольку они обещали бабушке привести меня обратно в Стратбег…

— Сегодня вечером? — тупо спросила я, напуганная смутными воспоминаниями о бешеной деятельности, которую развивали американцы во время войны.

Нет. Завтра. Сегодня вечером они поедут к себе в гостиницу. Не в Корбридж, где они останавливались, пока Ларри охотился за своими нортумберлендскими предками; туда они позвонили по пути на юг, а еще они позвонили в гостиницу в Дареме и заказали номер.

— Гостиница называется «Три Бочки», — заметил Ларри. — И мне говорили, что Дарем всего в девяти милях отсюда. Когда я звонил, то предупредил, что мы можем появиться довольно поздно, но они оставят за нами комнаты. Для тебя тоже.

— Большое спасибо. Я, конечно, с радостью поеду с вами в Стратбег, но если вы не против, то я бы предпочла переночевать здесь. У меня еще… Ну, мне еще кое-что надо сделать… Вам завтра удобно будет забрать меня отсюда?

Я думала, что Ларри будет настаивать на своем, и, во всяком случае, мне было бы нелегко объяснить свое нежелание покинуть коттедж ради удобств «Трех Бочек», но меня спас шум приближавшегося по аллее фургончика семейства Паскоу.

Лилиас, вскочив на ноги, побежала открывать дверь.

— Энни! Ой, Энни!

— Лил!

Они бросились друг к другу, и все остальное потонуло в шквале приветствий и в долгой беседе, по большей части шепотом, на полпути между калиткой и домом. Затем, говоря одновременно, они вошли в кухню. Вслед за ними явился ухмыляющийся Дэйви, неся перед собой пустой ящик, который оставили грузчики. Дэйви поставил ящик возле меня и сел на него.

— Твой отец не приехал? — спросила я.

— Нет, — он продолжал ухмыляться. — Он же знал, что из этого получится. Пусть, говорит, они слегка опомнятся, а потому зайдут и про все расскажут. Когда они вернутся, говорит, тогда времени будет вдоволь. Он, мой отец, к жизни относится легко.