А с помощником произошел такой диалог:

— Там описание трущоб в самых мрачных тонах, там, наконец, выведены вами военные в неприглядном и оскорбительном виде… Бродяги какие-то… Мрак непроглядный…

Н-да-с, молодой человек, так писать нельзя-с… Из ваших хлопот ничего не выйдет… Сплошной мрак, ни одного проблеска, никакого оправдания, только обвинение существующего порядка.

— Там все правда, — сказал Гиляровский.

— Вот за правду и запретили. Такую правду писать нельзя. Напрасно хлопотали и марки на прошение наклеили… Марки денег стоят-с… Уезжайте в свою Москву.

Кстати, Антон Павлович Чехов, несмотря на дружеское отношение к нашему герою, отзывался о «Трущобных людях» более чем сдержанно: «Радуюсь за Гиляровского. Это человечина хороший и не без таланта, но литературно необразованный. Ужасно падок до общих мест, жалких слов и трескучих описаний, веруя, что без этих орнаментов не обойдется дело. Он чует красоту в чужих произведениях, знает, что первая и главная прелесть рассказа — это простота и искренность, но быть искренним и простым в своих рассказах он не может: не хватает мужества. Подобен он тем верующим, которые не решаются молиться Богу на русском языке, а не на славянском, хотя и сознают, что русский ближе и к правде, и к сердцу».

Правда, сам Гиляровский отрицал свое стремление к такой «литературщине». Он уверял:

— Мне тогда преступлением казалось что-нибудь приукрасить, заставить человека говорить такие слова, каких я от него не слыхал, мне хотелось передать правду, голую, неприкрашенную правду.

Кто прав? Видимо, оба. Просто начинающий автор подражает неосознанно. И Гиляровский не был исключением.

Но Владимир Алексеевич не очень из-за этого переживал. Ему было не до того — наш герой обдумывал, как бы получше отомстить полиции. И отомстил. Николай Телешов об этом вспоминал: «Он рассердился, что писателю не дают заниматься своим прямым делом, и в ответ открыл контору объявлений и разразился необычайной по тем временам рекламой. Он напечатал величиной в серебряный рубль круглые яркие радужные значки с клеем на обороте и лепил их повсюду, где можно и где нельзя — на стекла знакомых магазинов, на стенные календари в конторах и банках, на пролетке извозчиков, и даже в Кремле, на Царь-пушке и на Царь-колоколе, сверкали эти огненные „объявления“ о конторе объявлений Гиляровского».

А то! Не на того напали.

Впрочем, Телешов не говорит о том, что развеселая «контора объявлений» была обязана своим существованием факту довольно прозаическому и печальному. Книгу-то сожгли, а долг братьям Вернер, издателям, никуда не делся. Разумеется, они не собирались нести материальную ответственность за «маленькую неприятность» Гиляровского. Требовали вернуть расходы на издание — 280 рублей. Пункта же о форс-мажорных обстоятельствах в их договоре не было.

* * *

Между тем потребность попроказничать была и впрямь потребностью — непреодолимой и неуправляемой. Что с ним ни делай — наш герой любил показывать свою недюжинную силушку в самых неожиданных и необычных ситуациях. Однажды, например, он, будучи в веселом настроении, с большой компанией вышел из ресторана. У дверей стоял извозчик. Гиляровский одной рукой схватился за его пролетку, другой — за фонарный столб и закричал извозчику:

— Погоняй! Погоняй!

Тот принялся погонять, но так и не смог съехать с места — Гиляровский был сильнее лошади.

* * *

В 1890 году Москва отмечала семидесятилетие Николая Ильича Огарева, легендарного московского полицмейстера. Все печатные изданий Первопрестольной опубликовали поздравления с портретом юбиляра. Тогда же Гиляровский начал издавать «Журнал спорта» (поначалу — «Листок спорта»).

Николай Ильич при случае сказал ему:

— Вы, Владимир Алексеевич, в своем журнале даже моего портрета не напечатали.

— Помилуйте, Николай Ильич, да ведь вы не жеребец! — ответил Гиляровский.

* * *

Разумеется, не только Москва интересовала нашего героя. Отождествление Гиляровского с Первопрестольной — заблуждение, следствие сверхпопулярности книги «Москва и москвичи». Тяга к перемене мест всегда была ему присуща, и никакая сила не была способна приковать его к одному городу. Журналистские командировки он любил. Владимир Алексеевич уже был знаменитым и востребованным репортером, мог выбирать себе поездки покомфортнее и по-роскошнее — освещать, к примеру, путешествие царских особ.

Но это сразу же перечеркнуло бы тот имидж, который создавался им на протяжении десятилетий. Все поездки Гиляровского так или иначе были связаны с экстримом.

К примеру, в 1892 году Владимир Алексеевич был командирован «Русскими ведомостями» в Донскую область, «на холеру». Болезнь свирепствовала там со страшной силой, и читатель ждал подробностей, желательно захватывающих. Гиляровский, знакомый с эпидемией холеры еще по бурлачеству, рассчитывал на милосердие судьбы и в этот раз.

Поначалу так и складывалось. То есть складывалось даже лучше, чем планировалось. В Ростове-на-Дону, в буфете при вокзале, Гиляровский встретил своего приятеля, сотрудничавшего с журналом «Спорт» (для краткости и сам редактор и его знакомые так называли «Листок спорта», он же «Журнал спорта»). Поделился планами: дескать, хочу перемещаться от станицы до станицы, каждый раз арендовав лошадей и возницу с экипажем. Приятель напомнил:

— В тех же телегах, на которых вы будете ездить, и холерных возят… Долго ли до греха…

Завлек к себе в гости на хутор, накормил, напоил и предоставил в полное распоряжение коляску, лошадь и собственного денщика-калмыка. Супруга же приятеля нагоношила в путь гостинцев: «А как хлопотала сама хозяйка, набив сумку съестным, — а главное, что больше всего пригодилось, — походными казачьими колобками, внутри которых находилось цельное круто испеченное яйцо! Была ветчина малосольная, пшено, рис, чудное сало, запас луку и чесноку».

Но к концу пути Владимир Алексеевич все же почувствовал себя плохо: тошнота, жар, головокружение. Наутро стало еще хуже. Он пожаловался денщику-калмыку. Тот же сохранял полнейшее спокойствие:

— Это ничего — пропотеть, и все пройдет… Напьемся чайку напополам с вином… А потом наденем на себя бурку, да наметом, наметом, пока скрозь не промокнем, — и всякая боль пройдет! К Черкасску здоровы будем!

Удивительно, но через полчаса подобных процедур Владимир Алексеевич действительно почувствовал себя здоровым.

Вряд ли подействовала эксклюзивная методика калмыка. Если бы все было так просто, никакая эпидемия была бы не страшна — знай только скачи себе в бурке. Видимо, решающую роль сыграло богатырское здоровье Гиляровского. Но он верил в то, что излечил его загадочный калмык. Всем подряд рассказывал эту волшебную историю и все-таки добился своего. «Петербургский листок» решил поместить небольшую заметку: «Редактор журнала „Спорт“ В. А. Гиляровский заболел холерой и вылечился калмыцким средством: на лошади сделал десять верст галопа по скаковому кругу — и болезнь как рукой сняло».