улетит. Поговорим об этом, когда шрам заживёт.

Паларди весь побелел.

– На этот раз сделаем вид, что ничего не было, – шепчет Пуссен хирургу под восторженным взглядом Жозефа. – Не будем никому рассказывать о случившемся. Это будет нашей маленькой тайной…

Приближаются шаги. Вожеланд заходит к ним под бак.

– Жак Пуссен! Вас вызывает капитан. Он считает, вы поспали достаточно, и хочет поговорить с вами… И с тобой тоже, Жозеф Март.

С Вожеландом какой-то матрос. Оба замирают, заметив Альму.

– Это ещё что такое?

– Это работа нашего хирурга, – говорит Пуссен, грубо схватив Альму за плечо и приподнимая повязку.

Он показывает всем искуснейшие швы.

– Взгляните… Пара недель, и от раны останется одно воспоминание. Таланта доктору Паларди не занимать.

Пуссен встаёт. Сна не предвидится ни секунды. Он даже обсохнуть не успел.

– Верните девчонку в погреб, – говорит он. – С меня хватило мороки её оттуда выуживать. Пойдём, Жозеф Март. Не будем мешать людям работать. Нас зовёт капитан.

Они уходят. Вожеланд остался с Альмой, Паларди и матросом.

– Доктор, что на вас нашло? Предупреждайте, когда берёте невольников!

Паларди открывает рот, но Вожеланд переходит на ор:

– Это обязательно! И без разговоров! Впрочем, вам капитан тоже хотел что-то сказать.

Паларди закрывает чемоданчик и уходит.

Тогда Вожеланд с матросом поднимают Альму. Они выводят её на палубу, затем на бак. Она не сопротивляется. И только запрокидывает голову. Дождь немного стих. Но ветер – нет. Он разгоняет тучи. Где-то на небе даже мелькнула звезда.

– Вперёд!

Двое мужчин толкают Альму к фок-мачте, ко входу в погреб. И даже не догадываются, что в эту темницу без окон и воздуха спускается под их толчками сама неприступная вольность.

36. Бомба

Гардель пропустил Жака Пуссена внутрь своей каюты, а Жозефа Марта оставил за дверью.

– Ты постой тут.

Жозеф надеялся, что они войдут вместе. Он уже много месяцев не был в покоях капитана. Не видел двух ящиков под койкой в стенной нише, на которые возлагал такие надежды. Он как раз собирался прижаться ухом к двери, чтобы послушать, о чём они говорят, как вдруг сзади возник доктор Паларди.

– Похоже, мне что-то хотели сказать…

– Да, – говорит Жозеф, – он ждёт вас.

Хирург осторожно стучит. Гардель резко открывает дверь.

– Паларди!

Стоя в проёме, капитан на секунду оглядывается внутрь каюты.

– Пара слов, и я вернусь к вам, – говорит он Пуссену.

Капитан стоит на пороге, хирурга он внутрь не приглашает. Жозеф замечает посреди каюты ждущего на стуле плотника.

– Паларди, до сих пор вам сильно везло. Я не стал упрекать вас, когда за проведённые на побережье месяцы мы потеряли пять рабов.

– Вы очень любезны.

– От такой погоды могло умереть и больше.

– Даже крысы тогда болели.

– Однако вы выглядите весьма здоровым.

– Благодарю…

– И, как-никак, вы спасли бондаря.

Доктор скромно кивает, стыдясь того, что Пуссен тоже слышит эту незаслуженную похвалу. Но главное, он чувствует, что все эти добрые слова в устах Гарделя предвещают другие, беспощадные.

– Господин врач, под этим вот полом, в крюйт-камере, есть беременная негритянка. Из тех, что мы завели на борт в Виде.

– Да, капитан, у неё малокровие в последней стадии.

– Вы достанете её оттуда и поместите в шлюпку.

– Зачем? Ей осталось жить дня два или три.

Гардель непринуждённо берёт врача за ухо и снова медленно поднимает его.

– Господин доктор, – говорит он, – вы доставите мне такое удовольствие и вылечите её.

Пуссен пристально вслушивается. Чтобы капитан так занимался судьбой отдельного невольника – редкость.

– Если настаиваете… – проговорил Паларди, стоя на цыпочках.

– Настаиваю, Паларди, настаиваю. И даже готов на

серьёзные лишения, чтобы она осталась в живых.

– Лишения?

– Я объясню, – шепчет Гардель.

Не отпуская уха, он притягивает врача к себе и говорит тихо:

– Если она умрёт, я готов буду лишить это судно хирурга…

Паларди хватает ртом воздух, как рыба. Гардель продолжает:

– Я дам вам лодку, которая болтается за окном, а в ноги положу останки той женщины. И можете возвращаться домой своим ходом. Вы поняли?

– Кажется…

– Тогда вылечите её. Это приказ.

Пятки врача вновь касаются пола.

– Вы её легко узнаете. Клеймо «Нежной Амелии» у неё на левом плече.

Это называется капитанская доля. По договору судовладелец даёт капитану право перевозить двух рабов, которых тот сможет продать для собственной выгоды. Они принадлежат лично ему и увеличивают его доход по прибытии. То же касается горшков пчелиного воска, бочонка с орехом колы и гвинейского перца. Так что Гардель бережёт ту женщину как собственный кошелёк.

Паларди уходит. Жозеф не шелохнулся. Он стоит за приоткрытой дверью и надеется, что про него забудут.

Капитан возвращается к плотнику.

– А бивни на палубе, капитан, – спрашивает Пуссен, – тоже ваши личные?

Пуссен прав. Гардель рассчитывает продать их себе в карман.

– Как раз об этом я и хотел поговорить, господин Пуссен. О вашей привычке про всё выспрашивать.

– Вы их лишитесь со следующим же порывом ветра. Они никак не закреплены. Даром три бедных животных погибли.

– Три? Их должно быть шесть, – спрашивает Гардель с тревогой.

– Шесть бивней – это, если позволите, три слона. Естественные науки, знаете ли. Вы, капитан, должно быть, перепутали с единорогами.

– Замолчите! – орёт Гардель. – И займитесь своим делом! Закрепите их, и чтобы без лишних вопросов!

Пуссен встаёт.

– Да не сейчас же! – кричит Гардель. – Сесть!

Пуссен садится обратно.

– Я вас слушаю, капитан.

Лазарь Гардель старается успокоиться. Он подходит к Пуссену.

– Говорят, вы сильно интересовались вашим предшественником на должности плотника…

Пуссен устраивается на стуле чуть сгорбившись, руки лежат на бёдрах. Локти торчат в стороны, как ручки приземистой и очень устойчивой чашки.

– Вы знали Бассомпьера? – спрашивает Гардель.

– Я знаю почти всех плотников от Бристоля до Бордо. Французов, англичан, португальцев. А итальянцев – особенно, потому что лучшие годы провёл среди балок нескольких их церквей…

– Знали ли вы Бассомпьера?

– Да.

– Когда вы прибыли в Лиссабон, вы были уже в курсе, что он умер?

– Я услышал об этом там, от одного вашего моряка, который много говорил, а пил только воду. Чистая случайность. Благодаря ему я и предложил вам свою кандидатуру.

К Гарделю постепенно возвращается самообладание вместе с улыбкой.

– Тогда, – говорит он, – вы объясните мне кое-что…

– Хорошо, капитан.

– Пару недель назад вы виделись с капитаном судна «Феникс», когда он пришёл отужинать со мной за этим столом.

– Действительно. Но видел я его на палубе, а не за вашим столом, к которому не имею чести…

– В тот вечер он сказал мне, что вы с ним знакомы…

– Я был вторым плотником, когда он двадцать лет назад служил боцманом на одном судне из Гавра.

– Двадцать