– Есть еще один ящик-сейф. Боюсь, он слишком большой. Вы его тоже хотите посмотреть?

Габриель и Анна переглянулись через стол и одновременно произнесли:

– Да.

* * *

Габриель подождал, когда Беккер выйдет из комнаты, и тогда открыл крышку. Их было шестнадцать, аккуратно свернутых, накрытых защитной пленкой: Моне, Пикассо, Дега, Ван Гог, Мане, Тулуз-Лотрек, Ренуар, Боннар, Сезанн, потрясающая «Обнаженная на отдыхе» Вюйяра. Даже Габриель, человек, привыкший работать с бесценными произведениями искусства, был потрясен количеством того, что оказалось перед ним. Сколько людей искали эти полотна? И сколько лет? Сколько слез было пролито по поводу их утраты? А они лежали тут, в ящике-сейфе под Банхофштрассе. Как и следовало. Как вполне логично.

Анна возобновила осмотр меньшего ящика. Она подняла крышку и стала извлекать из ящика содержимое. Сначала наличность – швейцарские франки, французские франки, доллары, фунты, марки, с которыми она легко расправилась, как человек, привыкший к деньгам. Затем появилась складная, как аккордеон, папка с документами и наконец кипа писем, перетянутых голубой резинкой.

Она сняла резинку, положила ее на стол и начала перебирать конверты своими длинными ловкими пальцами. Указательный палец, средний палец, четвертый палец, средний палец, передышка… Четвертый палец, средний палец, четвертый палец, средний палец, передышка… Она вытащила один конверт из кипы, проверила, по-прежнему запечатан ли он, затем поднесла к Габриелю.

– Вам, возможно, это будет интересно.

– А что это?

– Не знаю, – сказала она. – Но это адресовано вам.

Это была почтовая бумага человека из другого времени – светло-серая, размером А-4, наверху в центре – Аугустус Рольфе, никакой другой информации – ни номера факса, ни номера электронной почты. Только дата – накануне приезда Габриеля в Цюрих. Написано по-английски, от руки, человеком, уже не способным удобочитаемо писать. Так что письмо могло быть написано на любом языке и любым алфавитом. В присутствии Анны, смотревшей через его плечо, Габриель умудрился разобрать текст.

Дорогой Габриэль!

Надеюсь, вы не сочтете бесцеремонным то, что я решил адресоваться к Вам по Вашему настоящему имени, но мне уже некоторое время известно, кто Вы, и я восхищался Вашей работой и как реставратора произведений искусства, и как хранителя нашего народа. Швейцарский банкир многое слышит.

Если вы читаете это письмо, значит, я уже мертв. Это означает также, что Вы, по всей вероятности, нарыли немало информации о моей жизни, – информации, которую я надеялся сообщить Вам лично. Попытаюсь сделать это сейчас, после смерти.

Как Вам теперь уже известно, Вы были приглашены на мою виллу в Цюрихе не для того, чтобы почистить Рафаэля. Я связался с Вашей службой по одной-единственной причине: я хотел, чтобы Вы забрали мою вторую коллекцию – коллекцию, тайно хранившуюся в подземелье моей виллы, о чем – я уверен – Вы уже знаете, и вернули эти творения их законным владельцам. Если законные владельцы не могут быть найдены, я хотел, чтобы эти полотна висели в музеях Израиля. Я обратился к Вашей службе, так как предпочитал, чтобы все это было произведено без шума, не навлекая дополнительного позора на мою семью или мою страну.

Картины были приобретены формально законно, но совершенно нечестно. «Покупая» их, я знал, что они были конфискованы из коллекций евреев – торговцев искусством и коллекционеров – во Франции. За годы любование ими дало мне не один час несказанного восторга, но подобно мужчине, спящего с женщиной, не принадлежащей ему, я чувствовал болезненные угрызения совести. И я хотел вернуть эти полотна до моей смерти – искупив злодеяния, совершеннные в этой жизни, прежде чем перейти в другую. По иронии судьбы, я нашел стимул в основах Вашей религии. В Йом Кипур человеку недостаточно выразить сожаление о совершенных им нечестных делах. Прощение можно получить, лишь пойдя к тем, кому нанесен ущерб, и покаявшись. Особенно созвучен мне был Исайя. Грешник спрашивает Господа: «Почему мы постимся, а Ты не видишь? Смиряем души свои, а Ты не знаешь?» И Господь ответил: «Потому что вы поститесь для ваших дел, для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других!»[25]

Моя алчность во время войны была столь же безмерна, как мое чувство вины теперь. В этом банке лежат шестнадцать полотен. Это остаток моей тайной коллекции. Пожалуйста, не уезжайте без них. Есть в Швейцарии люди, которые хотят, чтобы прошлое осталось таким, как есть, – погребенным в банковских сейфах на Банхофштрассе, и они не остановятся ни перед чем, чтобы это было так. Они считают себя патриотами, хранителями идеала Швейцарии – ее нейтралитета и ее жесткой независимости. Они крайне враждебно настроены к посторонним – особенно к тем, кто, по их мнению, угрожает их выживанию. Когда-то я считал этих людей своими друзьями – еще одна из моих многочисленных ошибок. К сожалению, им стало известно о моих планах раздать коллекцию. Они подослали ко мне человека из службы безопасности, чтобы попугать меня. Из-за этого визита я и пишу данное письмо. И из-за его хозяев меня теперь нет.

Последнее. Если Вы находитесь в контакте с моей дочерью Анной, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы ей не причинили вреда. Она достаточно настрадалась из-за моего безрассудства.

Искренне Ваш,

Аугустус Рольфе.

* * *

Маленький банкир ждал их в приемной. Габриель подал ему знак через стеклянную дверь, и он вошел в зал для просмотра.

– Чем могу быть полезен?

– Когда в последний раз вынимали содержимое этого счета?

– Извините, сэр, но это закрытая информация.

Анна сказала:

– Нам надо вынуть некоторые вещи. Нет ли у вас какой-нибудь сумки?

– К сожалению, у нас этого нет. Мы банк, а не универсальный магазин.

– Можем мы взять ящик?

– Боюсь, за это придется заплатить.

– Отлично.

– Весьма основательную сумму.

Анна указала на груду денег на столе:

– В какой валюте вы предпочитаете?

В булочной, в пяти милях к северу от Цюриха, Габриель позвонил по телефону и купил хлеб. Вернувшись в машину, он застал Анну за чтением письма, которое написал ее отец вечером, перед своим убийством. Руки ее тряслись. Габриель включил мотор, и машина влилась в поток транспорта на шоссе. Анна сложила письмо, сунула его обратно в конверт и положила конверт в ящик-сейф. Ящик этот, хранивший полотна, лежал на заднем сиденье. Габриель включил «дворники». Анна прижалась головой к окошку и смотрела, как по стеклу стекает вода.

– Кому вы звонили?

– Нам нужна будет помощь, чтобы выбраться из страны.

– Зачем? Кто может нас остановить?