Мейси вышла из гостиницы. «Эм-Джи» так и остался на парковке. Предстояло пешком проделать путь в две мили, до того самого дерева, где Артур и Джо рассчитывали найти каштаны столь крепкие, что под их натиском раскололся бы не один десяток трофеев других мальчишек. А нашли – ворованное серебро и неделю в исправительной школе.

Сойдя с проселка на лесную тропу, Мейси первым делом стала высматривать в кустах орешника «инструмент» – раздвоенную тонкую ветку, из которой можно вырезать рогатку. Поднялась на цыпочки, ухватилась, отвела листву, до сих пор не пожелтевшую, оценила диаметр потенциальной «рамки». Отпустила ветку, достала нож, из нескольких лезвий выбрала подходящее, снова взялась за ветку. Обрезала лишние сучья – упругие, прочные. Оборвала листья, сжала рамку в ладонях. Улыбнулась. Теперь дело за малым – нужно думать про серебро.

Мейси успела отметить на карте две точки – места предполагаемых тайников Сандермира. Серебро там либо надежно спрятано, либо зарыто в землю. Первый тайник, возможно, находится у ручья; Мейси сомневалась в этом, но расследование требовало кропотливости и проверки всех версий. Битти Драммонд права: это именно расследование, своей важностью не уступающее предыдущим делам, над которыми работала Мейси.

Итак, она прошла обратно по собственным следам, к старому каштану. Рюкзак спрятала у корней, чтобы не мешался под ногами, закрыла глаза и вообразила целую груду серебряных изделий – ложек, кубков, подносов, чайников, жаровен. Обеими руками взяв ореховую рамку и повернувшись лицом к лесу, Мейси начала поиски.

Ветки царапали ее по щекам, высокая трава мешала идти, но Мейси ни на что не обращала внимания – она чутко прислушивалась к колебаниям рамки. Груда серебра в ее воображении расплылась, будто заволоклась туманом скептицизма; мистические силы, к которым взывала Мейси, исчезли – так отступает от берега прибой. Следуя «указаниям» ореховой рогатки, Мейси приблизилась к ручью. Лоб был покрыт испариной, руки ломило от напряжения.

– Здесь я ничего не найду! – выдохнула Мейси и почти упала на землю.

Держа рамку на коленях, она смотрела на быстрый поток. Вода подмывала корни древнего дуба, крутила в воронках палый лист, прокладывала себе путь в глине русла, обнажая пласты пород. Мейси вздохнула. Созерцание воды успокоило ее, вдохновило, дало силы попытать счастья в другом месте, где вечерние тени обеспечат ей надежную маскировку. Мейси поднялась, отряхнула юбку (все равно стирать после кирпичного завода), бросила прощальный взгляд на воду, собираясь уходить. Но не ушла – ибо краем глаза увидела нечто любопытное, нечто, заставившее Мейси еще раз оглядеть окрестности.

Над водой нависали деревья, у их корней, на торфяной почве, свежо зеленела густая растительность, в том числе папоротники и вьюнки. Тут же, судя по пряному, аппетитному запаху, рос дикий чеснок. Естественный лесной камуфляж – зеленая трава, бурые прошлогодние и охристые нынешние палые листья – скрывал старые, ржавые канистры емкостью в галлон. Канистр было четыре или пять. Их забросили на берег, шага на четыре от воды, не то чтобы небрежно, но поспешно. Задайся некто целью как следует спрятать канистры и располагай он достаточным количеством времени – Мейси вовсе бы их не заметила. Но некто временем не располагал; он ограничился тем, что завалил канистры листьями папоротников. Мейси опустилась на колени, стала откручивать крышку. По ушам резанул визг ржавого металла. Изнутри пахнуло керосином – весьма огнеопасной жидкостью.

Мейси снова накидала папоротников и пошла прочь, задаваясь вопросом, кому и зачем мог понадобиться керосин. Сначала она пыталась убеждать себя, что ржавые канистры выбросили сюда за ненадобностью. Но нет: канистра может пригодиться, деревенские жители такими вещами не разбрасываются. Уж не для поджогов ли Сандермировой собственности применялся этот керосин? А может, заодно и для устроения пожаров в деревне? С другой стороны, сравнительно скромные масштабы каждого пожара не соответствовали вместимости канистр.

Мейси вышла из леса, вернулась за рюкзаком. Было все еще тепло – и слишком светло, чтобы продолжать поиски, поэтому Мейси зашагала по проселку, высматривая, где бы присесть и сделать дополнительные записи. Посмотрела на часы. Пожалуй, она еще успеет побеседовать с парой жертв поджогов (или «пожаров, случившихся по недосмотру»). Наконец Мейси попалось поваленное дерево на обочине. Какой-то добрый человек обрубил ветви и крону, чтобы усталые путники могли отдохнуть. Мейси опустилась на бревно – и сразу обнаружила, что с него открывается отличный вид на Сандермирову собственность. Поскольку дорога шла по холму, а усадьба располагалась пониже, всякий сидящий на бревне мог заглянуть за стену, ограничивавшую владения Сандермира, увидеть и дом, и конюшню. Справа был холм с плоской вершиной, а на холме, в неизменной широкополой шляпе, стоял, пристально глядя на дом Сандермира, не кто иной, как Вебб. Несколько мгновений он не шевелился, будто парализованный видом. Потом развернулся и зашагал прочь.

Подумав, Мейси решила пообщаться с геронсдинцами, чье имущество пострадало от «случайных пожаров», в другой раз – не годится беспокоить людей вечером. Деревушка маленькая; известие о не в меру любопытной приезжей мигом облетит всех соседей, как деловитый шмель, что собирает взятки с каждого цветка на лугу; только в случае с Мейси деловитость не выльется в медовые реки.

Мейси тянуло и к цыганам. В крови все еще пульсировала их музыка, ноги просились в пляс. Но Мейси знала: после нападения Сандермира на Пейши табор окутан покровом недоверия, и геронсдинцы больше не могут пожаловаться на шум цыганского вечернего веселья. Сандермир не появлялся на людях с самого инцидента у колонки. Мейси не прочь была бы и посидеть у огня с семьей Билли Била и другими лондонцами; попить чаю, послушать байки, узнать об урожаях прошлых лет. Сборщики хмеля стали бы говорить и о возвращении в Лондон (еще неделя – и сезон кончится). Но Мейси никуда не пошла, осталась в гостинице.

Она спустилась в зал, чтобы поужинать. Было малолюдно – другие постояльцы еще не вернулись с прогулок по живописным окрестностям и вылазок в близлежащие деревни. Фред Йомен сам принес Мейси изрядную порцию картофельно-мясной запеканки и свежие овощи из собственного огорода, задержался перекинуться словечком: с погодой-то как нынче повезло, за весь сезон сбора хмеля всего пара дождиков. Затем, выглянув в окно, Фред обратил внимание Мейси на утиный клин – мол, уже и утки улетают в теплые края… Тем временем шум из бара нарастал – там собирались посетители.

– Скорей бы уж землю продали. Тогда бы мы все перекрестились, – прогудел чей-то голос.

– Если бы еще и Сандермир куда-нибудь убрался, вот это было бы дело. Эх, не тот брат на войне погиб, не тот.

– Что теперь говорить, Сид? Двадцать пять наших ребят сгинули, притом половина – в один и тот же день. Доля наша такая.

Потом пошли воспоминания о былых временах, наконец послышался новый голос:

– Ничего, дышать полегче будет, когда вся эта братия уберется восвояси – лондонцы, цыганье – и проныра в придачу. Вот с чего она интересуется этими тремя, а? Нет, я вам точно говорю: это неспроста.