– Бабуль, – не отставала Полина, – а ты мне про тот Крутогорск расскажи. Ну тот, прежний.

Полина хитрила немножко. Девочка знала, что бабушка любит тот Крутогорск, где она сама выросла и мама выросла и где раньше был дедушка.

«Крутогорск маленький, – говорит она обычно. – Но ведь это моя родина!»

– Бабушка Тая, ну расскажи.

– Полиночка, обед у меня ещё не готов. Мама придёт с работы усталая, папа придёт с работы голодный. А я борщ затеяла со сморчками.

– Откуда ты сморчки взяла? Грибов ещё нет! Снег ведь не стаял!

– Ты разве забыла, дедушкин друг, дядя Йонас, приезжал из Литвы нас с тобой навестить, он нам мешочек сушёных сморчков привёз. Так у меня ещё остались. Вот с ними борщ и варится.

– Ну, пусть ещё поварится. А ты со мной посиди, расскажи. Я больная. Доктор Дорохов ведь сказал, что больная!

– Ты кого хочешь уговоришь, – улыбнулась бабушка. – Сейчас только схожу немного газ прикручу. И то – пусть борщ упреет хорошенечко.

Как только бабушка вышла из комнаты и пока не вернулась, Полина ясно слышала, как в воздухе звучат слова, которые произнести было решительно некому:

Или это всё только кажется?

– Ну вот, – сказала бабушка Тая, садясь возле Полининой кровати. – Слушай. Вокзальчик в Крутогорске раньше был маленький, но красивый. Как теремок. Весь он был жёлтый, а под крышей бордюр и наличники белые-белые, их каждую весну белили.

– А где вы жили? – перебила Полина. Хотя она и про красивый вокзальчик, и про то, где жили, слышала не один раз.

– Где жили? Жили мы на самой крутой горе, на самой верхотуре. Город-то ведь недаром Крутогорском называется. Надо было сначала в гору подняться, потом липовым сквером пройти, а за сквером и начиналась наша улица. Пальмовая называлась. И откуда такое название, никто докопаться не мог. Я даже, когда в школе училась, в краеведческий музей бегала. Там сказали: мол, жил раньше на этой улице некто по фамилии то ли Пальмин, то ли Пальмов. А что за Пальмин или Пальмов и почему улицу в честь него назвали, пока неизвестно. Ну вот. А когда твой дедушка с войны пришёл…

– Он был герой? – в сотый раз спрашивает Полина.

– Да нет, Полиночка, героем он не успел стать. Он же был тогда молоденький. Как ему разрешили на фронт добровольцем пойти, тут скоро и война кончилась. Герой не герой, но и трусом не был. Хороший был у тебя дедушка…

Полина замерла. Она знала, что сейчас будет самый красивый бабушкин рассказ про Вардкеза и его необычайные алые и белые розы.

Но тут зазвонил телефон. Бабушкина приятельница Ванда Феликсовна долго держала её у телефона, а вскоре пришли мама и папа, и бабушка стала кормить их обедом. После обеда мама только на минутку зашла к Полине, погладила по голове и дала лекарство, снова взялась за свои рукописи, и всем было опять не до Полины. Температура у неё уже спала.

Полина была только вялая и сонная. Но кто-то всё время говорил и приговаривал:

А у неё даже не было сил подумать, кто же это говорит? Бабушка зашла, погасила лампу, и Полина стала задрёмывать…

Бабушка Тая отгремела на кухне посудой и ушла в свою комнату, к большой дедушкиной фотографии и вазам с сухими травами. Некоторое время в щёлочку под дверью Полининой комнаты проникал свет из коридора, но потом и он погас.

Полине не спалось, только так, дремалось. Где-то за стеной в соседней квартире кто-то играл и играл на скрипке всё одну и ту же, одну и ту же мелодию.

Дверь в её комнату никто не открывал. Это точно. Окно тоже было закрыто, потому что Полина простужена и бабушка бережёт тепло. Но вдруг…

Совершенно неизвестно откуда посреди комнаты оказалась девочка. В комнате сделалось светло как днём не потому, что зажглись лампы, а потому, что девочка светилась. И платьице на ней было светлое, блестящее. Полина села на кровати.

– Ты мне снишься? – спросила она светящуюся девочку.

– Но ты ведь не спишь! – сказала загадочная гостья, и от её слов по стенам забегали светло-зелёные огоньки.

– Кто ты? – шёпотом спросила Полина.

Ей сделалось страшно. Она никогда в жизни не видела светящихся девочек с разноцветными словами.

– Не бойся, – сказала девочка. И снова побежали огоньки, но только уже не зелёные, а голубые. – Не надо пугаться. Я – звезда.

– Как – звезда? Так не бывает! Девочка засмеялась. Огоньков стало ещё больше. Они были всех цветов радуги.

– Разве ты никогда не видела звёзд на небе? И больших и маленьких…

– Так ведь то же на небе!

– У звёзд есть лучи, которые связывают небо с землёй, – сказала девочка.

– А тебя как-нибудь зовут? – спросила Полина растерянно.

– Ая. Я – девочка-звезда, и меня зовут Ая.

– Как же ты здесь оказалась?

Ая опять засмеялась своим цветным смехом.

– Это-то совсем просто. Ты лучше спроси: зачем?

– За-зачем? – машинально переспросила Полина.

– Так ведь тебе плохо? – сказала Ая.

– Ничего. Температура уже спала.

– Я не об этом говорю. Подумай. Полина задумалась. Да, перед девочкой, которая светилась и смеялась разноцветным смехом, что было притворяться! Хотя Полина вообще-то была девочка скрытная и не всякому рассказывала, как там у неё на душе – хорошо или плохо.

«Сокровенная», – называла её бабушка Тая.

– Можешь не говорить, – продолжала Ая. – Звёзды знают про людей гораздо больше, чем ты думаешь. А я знаю: и про Фокки, и про ковёр, и про модальные глаголы.

– Как же так? – робко спросила Полина. – Ты – звезда, но ты не на небе. И вид у тебя – ну совсем как у девочки. Только платье – как будто ты в костюме Снежной королевы…

– Звёзды умеют иногда принимать человеческий вид.

Девочка-звезда помолчала.

– Слушай, – сказала она наконец. – А ведь ты любишь и маму и папу. – Она не спрашивала. Она просто сказала.

Полина подумала, точно заглянула сама в себя. У мамы тёплые руки, и так хорошо, когда у неё оказывается время с Полиной поговорить. И папа бывает добрым. Он тогда поёт ей:

Это кусочек какой-то французской песенки. И они тогда оба, папа и Полина, весело смеются.