Позже Аня нашла в Интернете и показала Елене Даниловне ролик со скандального вечера. Кто-то снял на телефон Наташин прощальный бенефис. «Оператор» прошелся по лицам, Елена увидела обрюзгшую, окаменевшую физиономию Вовы – рот полуоткрыт, глаза стеклянные…

Было с чего окаменеть – Наташа танцевала, как падший ангел, и в танце жила. В каждом изломанном ее движении, во всей пластике прозревшая Елена угадывала отдельный сюжет. Танцовщица шокировала, и очаровывала, и освобождалась – понял ли Вова?

Наташа всегда любила бетховенские симфонии. Особенно те, где, не находя себе места, мечется в музыке душа оглохшего тела.

Колени дрожали, словно Елена только что остановилась посреди бешеных танцевальных оборотов. Покурила на крыльце. Из подъезда вышел какой-то мужчина и галантно придержал тяжелую дверь. Елена очутилась в остро пахнущей мочой темноте.

Почему окна в старых домах непременно заколочены и лампочки разбиты? Рука нащупала торец липких перил и, брезгливо обернутая носовым платком, повела по ступеням вверх, в квартиру с незастекленным балконом и стертыми файлами крылатой страны.

Только достигнув пятого этажа, Елена догадалась, что могла использовать телефон вместо фонарика, как, наверное, и поступают жильцы здешних хрущоб. Споткнулась о пустую ячейку выложенного плиткой пола и загремела об угол какого-то ящика. В глаза ударил свет – распахнулся дверной проем с четко прорисованной крупноголовой фигурой посередине.

– Вы к кому? – голос был женским.

Локальный свет дружелюбно расширился и показал полную женщину, увенчанную роскошной «химией». Елена оглянулась в ту сторону, где предположительно находилась дверь Антонины, и, узрев белую полосу с печатью, поняла, что попала куда надо.

Пышная голова вопросительно качнулась.

– Я к девушке, которая тут живет… жила.

– А-а. Не здесь похороны. Вчера брат ее увез гроб на самолете, они не отсюда родом. Вы кто ей будете?

– Так, приятельница…

В квартире открылась межкомнатная дверь, и о широкую спину женщины взорвался ребячий гомон.

– Ремня дам! – крикнула она без энтузиазма, но дети зашумели громче. Трагичная тема продолжилась в высоких тонах:

– Раньше я вас чё-то не видала тут!

– Я приходила однажды! Ночью!

– А-а! – время посещения соседку Антонины не удивило.

– Как это случилось?!

– С балкона прыгнула! Разбилась насмерть! Самоубийство, типа того! Я сейчас, подождите!

Она гаркнула где-то в глубине и, вернувшись, предложила:

– А то давайте помянем?

Елена уже было приготовилась к спуску, но вдруг сказала:

– Давайте.

– Я хотела ее со своим неженатым племянником познакомить, – тараторила соседка, скидывая со стола в мойку грязную посуду. – А она говорит – ой, тетя Оксана, мне замуж без надобности. А я такая: как это без надобности? Что, у тебя даже в плане секса нет никого? Она смеется…

– Одинокая была, – кивнула Елена.

Соседка достала из холодильника бутылку «Гжелки», с уважением погладила пальцем акцизную марку:

– Мяконькая водка. Ну, вздрогнем, как говорится, чтоб земля пухом… Вас как зовут?

– Елена.

– А я Оксана. Ты закусывай, Елена, не стесняйся, – перешла хозяйка на свойское местоимение, – вот сыр, вот колбаску бери. Лук, видишь, свежий нарезала… Знала-то ты ее давно?

– Нет, недавно познакомились.

– А-а. Она долго эту квартиру снимала, хозяева в другой город переехали, здесь сдают, типа того. Брат стиралку с телевизором, мелочь-посуду нам отдал, зачем, говорит, барахло повезу. Добра-то у нее мало было. Странная была, но умная, грамотная юридически. Наш околоток аварийный, самый старый из здешних, сносят помаленьку, вот она мне заявления во всякие инстанции помогала писать, чтоб побольше жилплощадь дали. Слышь, сколько спиногрызов у меня? Нескучно живу.

Детские голоса звонкими ручейками просачивались сквозь двери и трещины.

После второй рюмки Елена ткнула вилкой в кусочек сыра, попала в луковое кольцо, им и закусила. Навернулись слезы и потекли, не останавливаясь, а салфеток на столе не было. И носовой платок извозюкался о перила. Вытерла лицо рукавом.

– Ядреный, – похвалила лук Оксана. – Узбекский. Хорошо пошло. Значит, зла на нас не держит.

– Правда? – обрадовалась Елена.

– Я такая, бывало, пирожков настряпаю, тарелку ей занесу, она – ой, тетя Оксана, зачем? Сама, гляжу, рада – спасибо, спасибо! Тощая, доходяжечка. В аптеке обедала и ужин, поди, отдавала врагу.

– Почему в аптеке?

– Так она ж медичка.

– А я думала – художница…

– Не, не художница. Фармацевт, типа того.

Елена вспомнила микроскоп на журнальном столике, какие-то медицинские инструменты, сложенные у стен. Может, и фармацевт… А говорила, что зарабатывает фрилансом.

– Компьютер у нее был?

– Не присматривалась. Видать, брат забрал.

Третью выпили дуэтом. Елена тоже почувствовала, что пошло хорошо. Душевно. Хмель благостно развинтил горестные мысли. Оксана говорила просто, улыбалась открыто, на круглых щеках поигрывали ласковые ямочки.

– Я, Елена, передачу смотрела, будто человек после смерти еще долго боль чувствует. То есть не человек, а тело, пока душа совсем не отлетит. Как думаешь, правду сказали или опять врут?

Елена не успела ответить. Раздался дверной звонок, и громче прежнего загалдели дети. Хозяйка грузно встала. Через минуту вернулась раскрасневшаяся, прикрыла дверь:

– Следователь пришел, или дознаватель – короче, мент. В тот день полиция все у меня вроде выспросила, я понятой была. Зачем этот явился – не знаю. Наливай скорей, дернем для храбрости. Царство ей небесное… уф-ф. На конфетку «дюшес», от нее запах меньше… Пойдем.

Молодой человек в форме, сидевший на стуле в прихожей, с осуждением поглядел на двух поддатых женщин. Держа тетрадь на колене, нацарапал данные Елены.

– Вы хорошо были знакомы с гражданкой Веденяпиной?

– С какой Веденяпиной? – удивилась Елена, прежде чем до нее дошло, что это фамилия Антонины. – Да… недавно.

– Часто к ней приходили?

– Один раз.

Он что-то пометил в тетради:

– Оксана Савельевна, а вы не замечали, кто к ней чаще всего наведывался? Мужчины бывали?

Соседка мотнула кудлатой головой категорично и гордо:

– Мужчины – никогда!

– А женщины?

– Не присматривалась.

– Не рассказывала ли она о каких-нибудь недоброжелателях, неприятностях на работе?