– Не худая. Уже не бродяжка? – спросил дед.

– С чего вы так решили? – обиделась Елена и заметила, что ее плащ измызган до потери цвета.

Старик шевельнулся к ней увядшим лицом:

– Я не вам. Я Шаганэ.

– Очень приятно, – с автоматической вежливостью пробормотала она и поежилась. Надо бежать. Кругом полно сумасшедших.

– Так зовут кошку, – пояснил старик. – До прошлой осени я был ее хозяином.

Кошка с красивым «есенинским» именем замурлыкала, будто подтверждая его слова.

– Должно быть, моя Шаганэ нашла новых хозяев. Шерстка гладкая, ухоженная. Пришла ко мне в гости и уйдет. А вы не из нашего дома, я не знаю вашего голоса.

– Да… Я не отсюда.

Его лицо тронула рябь улыбки:

– Был повод? – глаза в коричневых веках блеснули тусклым отраженным светом. Своего огня в глазах не было.

«Слепой, – сообразила Елена. – А от меня идет запах алкоголя».

– Поговорите со мной, пожалуйста, – сказал старик. – Не бойтесь. У незрячих людей есть одно неплохое свойство – мы чутки. Я чувствую: с вами что-то случилось.

– Я видела сон наяву, – помедлив, отозвалась Елена. – Сон о крыльях, он повторяется. Кажется, я еще сплю. Но спать всю весну нереально и страшно. Наверное, время перевернулось.

Старик снова улыбнулся:

– Представьте, что время – игральная колода, а дни – карты. Ваши карты легли необычно, и вы увидели время иначе. Вам открылась изнанка фигур. Вы испугались, потому что привыкли к одной стороне и пытаетесь все объяснить с точки зрения этой стороны. Только и всего.

– Я поняла, что мы живем в Стране крыс.

– Может быть, может быть… Я давно не видел лиц людей и своего лица в зеркале.

– На днях я предала летающую девушку. Она попросила, чтобы я не рассказывала о ней, а я всем рассказала.

– Девушка действительно летала?

– Нет, но представила доказательства.

– Вы ее не предали. Вы просто ей не поверили.

– Не знаю… В последнее время я ничего не понимаю в себе.

– Перетекать из внутреннего мира во внешний всегда сложно.

– Синдром отторжения, – кивнула Елена.

Кошка облизала лапку.

Язычок на фоне черной шерсти был интенсивно розовым.

– У меня сейчас тоже такой синдром, – вздохнул старик. – Пришел жених внучки, в субботу у них помолвка. Жених крутой, и невестка с сыном ходят перед ним на цырлах. Знаете, что такое цырлы? Это такие движения ног, когда пальцы завернуты внутрь. Ногти при этом впиваются в мясо стопы, и в словах появляется привкус рахат-лукума. Я не поклонник восточных сластей, поэтому тихонько удрал из дома. Люблю посидеть во дворе. Сегодня первый теплый день. Даже дождь был теплый… Вы далеко живете?

– Далеко, у Красной горы. Ой, меня дома ждут, – спохватилась Елена.

– Я рад, что познакомился с вами.

Старик поднял кошку и поцеловал в нос. Мяукнув, она окатила Елену зеленым сиянием.

– Шаганэ ты моя, Шаганэ! Не шастай сюда больше. Заберите, пожалуйста, ее к себе. Она хорошая. Боюсь, что потеряется. Я не могу взять, запретили. Шаганэ – дитя ночи, а невестка суеверна.

Лоснящееся кошачье тело мягко перелилось из рук в руки.

– Спасибо вам. Надеюсь, все у вас будет хорошо.

– Я тоже надеюсь.

Нетрезвая женщина и черная кошка отправились искать остановку.

За стеклом автобуса искрился и струился лужами город. В них отражались и вспыхивали живые краски перевернутого мира: обрывки меченного стрижами неба, осколки заходящего солнца и зеркальных витрин в пятнах разноцветных курток. Когда Елена подходила к дому, во дворе уже зажглись фонари. В большой луже на полосе атласного света плавала флотилия пластмассовых корабликов.

– Багира! – крикнул кто-то, и к Елене подбежали взрослые девочка и мальчик. Вернее, девушка с парнем. Девушке очень шел зеленый пуховый свитер, она была в нем как юная весна. Лицо парня чем-то напоминало улыбающийся портрет Бельмондо. Кошка вдруг громко замяукала, вырвалась из Елениных рук и прыгнула на руки девушки.

– Где вы ее нашли?! – воскликнула она.

– У хозяина.

– Но она моя! Мы искали ее весь день…

– Бывший хозяин не может взять кошку к себе, – успокоила девушку Елена. – Шаганэ, так он ее называет, ходила к нему в гости. Если опять убежит, скажете мне, я знаю где искать.

– Вы живете здесь?

– Да, в этом доме, девятая квартира. Или позвоните, – Елена назвала номер телефона. – Спросите Елену Даниловну Юрьеву.

– Вы работаете в газете? – девушка как-то испуганно сжалась и опустила голову. – Я виновата перед вами… Осенью я звонила начальнику нашего ЖКХ Морозову и назвалась Юрьевой из газеты… Дома было ужасно холодно… А потом Морозов велел включить тепло. Если бы я говорила с Морозовым от себя, он бы не стал слушать. Простите, пожалуйста…

Елена засмеялась:

– Ах, вот в чем дело! Он как раз сегодня звонил мне. Я вас прощаю, но прошу больше никому ничего не обещать от моего имени, хорошо?

– Хорошо. Спасибо, до свидания…

– До свидания, – эхом повторил юноша.

Девушка помолчала и решилась сказать:

– Извините, у вас на щеках тушь размазалась.

Охнув, Елена вспомнила о своем измочаленном плаще и поспешила в подъезд. Журналистка называется! Вынула под лампочкой зеркальце из сумки. Кошмар! Предстать перед Юрьевым в таком диком виде ей не улыбалось. Хоть из лужи иди мойся… Где-то был носовой платок…

Вместо платка Елена обнаружила в кармане скомканный снимок. Расправила, поднесла ближе к свету. С фотографии на нее глянула яркая блондинка в очках. «Жанночка», – подумала Елена, сползая по стене на пол.

Жанночка Веденяпина. Девушка из аптеки, у которой случилась несчастная любовь. Жанночка. Не Антонина… Не Антонина! Боже, что за мучительное совпадение подсунула сегодня шулер-судьба!

Не помня себя, не понимая, Елена бросилась обратно на остановку.

Она бежала, оскальзываясь, сквозь насыщенный озоном воздух и полутемные очертания улиц. Затем ехала в полупустом автобусе, снова бежала наперерез мелким стежкам нового дождя и наконец побрела против вертикального течения ливня.

Вокруг пузырчатыми бурунами вскипало глинистое месиво. Грязь хватала за ноги, издавая сочные звуки, хлюпала в сапогах. Будто сотни неряшливых едоков пожирали кашу, шлепали ложками, чавкали и чмокали мокрыми губами. Среди домов-клонов запросто можно заблудиться навеки. Это не дома, это какое-то бесконечное стадо мамонтов… Елена казалась себе мартышкой, скачущей между лужами на мамонтовых тропах. Куда девался котлован, возле которого стоял дом Антонины?