– У меня пока нет адреса, который я могла бы тебе дать, – сказала Терез. – Я знаю, что мы будем в Чикаго.

Фил ответил, что может послать ей туда письмо до востребования.

– Ричард? – спросила Кэрол, когда она вернулась.

– Нет. Фил Мак-Элрой.

– Значит, Ричард так и не объявлялся?

– Последние несколько дней – нет. Сегодня утром прислал телеграмму. – Терез помедлила в нерешительности, затем достала телеграмму из кармана и прочла. – «Я НЕ ИЗМЕНИЛСЯ. ТЫ ТОЖЕ. НАПИШИ МНЕ. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. РИЧАРД».

– Я думаю, ты должна ему позвонить, – сказала Кэрол. – Позвони от меня.

Они собирались переночевать у Кэрол и выехать рано утром.

– Наденешь вечером это платье? – спросила Кэрол.

– Я его примерю. Оно выглядит как свадебное.

Терез надела платье перед самым ужином. Оно доходило ей почти до щиколоток и стягивалось на спине длинными хвостами белого пояса, который спереди был пристрочен и расшит. Она спустилась показаться Кэрол. Кэрол была в гостиной, писала письмо.

– Смотри, – улыбнулась Терез.

Кэрол долго на неё смотрела, потом подошла и внимательно стала изучать вышивку на талии.

– Это музейный экспонат. Ты выглядишь очаровательно. Останься в нём на вечер, ладно?

– Такая искусная работа. – Терез не хотела в нём оставаться, потому что оно напоминало ей о Ричарде.

– Что это, чёрт возьми, за стиль такой? Русский?

Терез рассмеялась. Ей нравилось, как ругается Кэрол – всегда походя и когда никто больше не слышит.

– Да? – повторила Кэрол.

Терез поднималась по лестнице:

– Что – «да»?

– Откуда у тебя эта манера не отвечать на вопросы? – требовательно, внезапно резким от негодования голосом спросила Кэрол.

Глаза её гневно белели – как в тот раз, когда Терез отказалась играть на рояле. И сейчас её рассердил такой же пустяк.

– Извини, Кэрол. Я, похоже, тебя не услышала.

– Валяй, – сказала Кэрол, отворачиваясь. – Иди, снимай его.

Это всё тоже из-за Харджа, подумала Терез. Она минуту помедлила в замешательстве, потом пошла наверх. Она развязала пояс и ленты на рукавах, глянула на себя в зеркало и снова всё завязала. Если Кэрол хочет, чтобы она осталась в платье, она в нём останется.

Они приготовили ужин сами, потому что у Флоренс уже начался трёхнедельный отпуск. Открыли какие-то особенные банки с чем-то, что, сказала Кэрол, она приберегала, а перед самым ужином смешали в шейкере бренди с мятным ликёром. Терез думала, что то настроение у Кэрол прошло, но когда она стала наливать себе второй бокал коктейля, Кэрол коротко обронила:

– Думаю, тебе больше не нужно.

И Терез подчинилась, с улыбкой. А настроение у Кэрол всё не менялось. Что бы Терез ни сказала и ни сделала, ничего не помогало. И Терез во всём винила платье, которое сковывало её мысли, не давало придумать правильные слова. После ужина, с каштанами в бренди и кофе они поднялись на крыльцо, но в полутьме разговаривали ещё меньше, и Терез чувствовала лишь сонливость и изрядную подавленность.

Наутро на заднем крыльце Терез обнаружила бумажный пакет. Внутри была игрушечная серо-белая меховая обезьянка. Терез показала её Кэрол.

– Боже мой, – тихо проговорила Кэрол и заулыбалась. – Джакопо.

Она взяла обезьянку и указательным пальцем потрепала её по грязноватой белой щеке.

– Когда-то он у нас с Абби катался на заднем сиденье машины, – сказала Кэрол.

– Это Абби его привезла? Вчера вечером?

– Думаю, да. – Кэрол продолжила путь к машине, с обезьянкой и чемоданом.

Терез вспомнила, как прошлой ночью очнулась от дремоты на качелях, проснулась в абсолютной тишине, и Кэрол сидела там во тьме, глядя прямо перед собой. Кэрол должна была слышать подъехавший автомобиль.

Терез помогла Кэрол уложить чемоданы и плед в багажник.

– Почему она не зашла? – спросила Терез.

– О, это Абби, – улыбнулась Кэрол, и в лице мелькнуло смущение, всегда так удивлявшее Терез. – Ну что, пойдёшь позвонишь Ричарду?

Терез вздохнула.

– Сейчас всё равно не получится. Он уже ушёл из дому. – Времени было восемь сорок, а занятия у него начинались в девять.

– Так позвони его родным. Разве ты не собираешься поблагодарить их за посылку?

– Я думала им написать.

– Позвони сейчас, и тебе не придётся писать письмо. Позвонить – гораздо вежливее в любом случае.

На звонок ответила мать Ричарда. Терез расхвалила платье и мастерство миссис Семко, а также поблагодарила за всю еду и вино.

– Ричард только что ушёл, – сказала миссис Семко. – Ему будет ужасно одиноко. Он уже слоняется в тоске. – Но она рассмеялась своим темпераментным, на высоких тонах, смехом, наполнившим кухню, в которой она – Терез это знала – сейчас стоит; смехом, прозвеневшим по всему дому и даже наверху, в пустой комнате Ричарда.

– У вас с Ричардом всё хорошо? – спросила миссис Семко с едва уловимой тенью подозрительности в голосе, хотя Терез знала, что она всё ещё улыбается.

Терез ответила «да». И пообещала писать. Когда всё закончилось, она почувствовала себя лучше оттого, что позвонила.

Кэрол спросила, закрыла ли она окно у себя наверху, и Терез поднялась проверить, потому что не помнила. Окно оказалось открытым, постель – неубранной, но теперь уж было некогда. Флоренс сможет привести в порядок постель, когда придёт в понедельник запереть дом.

Спустившись, Терез застала Кэрол на телефоне. Кэрол с улыбкой подняла на неё взгляд и протянула трубку. С первого же звука Терез поняла, что это Ринди.

– … у… м-м-м… мистера Байрона. Это ферма. Мама, ты когда-нибудь там была?

– Где это, золотце? – спросила Кэрол.

– У мистера Байрона. У него лошади. Но тебе бы они не понравились.

– Вот как. Почему?

– Ну, они грузные.

В пронзительно-высоком, довольно безэмоциональном голосе Терез пыталась уловить хоть какое-нибудь сходство с голосом Кэрол, но не могла.

– Аллё! – сказала Ринди. – Мама?

– Я здесь.

– Я должна с тобой попрощаться. Папочка готов уходить. – И она закашлялась.

– У тебя кашель? – спросила Кэрол.

– Нет.

– Тогда не кашляй в трубку.

– Если бы ты могла взять меня с собой в поездку…

– Да вот не могу, потому что ты учишься. Но мы этим летом ещё с тобой поездим.

– Но ты мне всё равно сможешь звонить?

– Из поездки? Конечно. Буду звонить. Каждый день. – Кэрол взяла телефон и уселась с ним поудобнее, но продолжала наблюдать за Терез всё то время, пока разговаривала, ещё с минуту.