произвело на меня очень тяжёлое впечатление. Мне хотелось скорей уйти в свою комнату, чтобы плакать, меня душили слезы, и мне было совестно их показывать.

Помолившись во всех трёх соборах, государь и государыня поднялись на Красное крыльцо, поклонились народу и затем удалились в свои покои. В Екатерининском зале мне удалось подойти к императрице и поздравить ее. Она горячо поцеловала меня; она была взволнованна и прелестна.

Передышка была небольшая. Через час пришлось в парадном костюме идти в Грановитую палату на торжественный обед, на котором присутствуют только особы двух первых классов империи и духовенство. Император и обе императрицы восседали за обедом на тронах.

Во время обеда иностранные принцы и послы, по обычаю, приветствуют их и по известному сигналу удаляются, пятясь назад. Гости садятся только тогда, когда государь попросит пить. Поэтому, когда государь встал, мы сидели еще только за жарким; но все были довольны, что пришёл конец и что можно было пойти к себе и подышать на свободе.

В шесть часов я спустилась к императрице.

Я застала ее на кушетке, бледную и очень усталую на вид. Я поцеловала ей руку. Она мне сказала, что она была счастлива, что ей удалось в минуту причастия быть вполне сосредоточенной и всецело отдаться священному действию, которое она совершала. Затем она прибавила: «Для начала я очень дурно повела себя: первое, что я сделала, – я потеряла корону. Я не воздержалась и сказала Толстому: это знак, что я недолго буду носить ее». Я не решилась расспрашивать ее об этом эпизоде, опасаясь, что всё это выдумка трагически и фантастически настроенных умов, как это часто бывает в таких случаях, которая могла задним числом произвести на императрицу тяжёлое впечатление, какого в первую минуту у ней вовсе не было. Но так как она первая заговорила со мной об этом, я сказала ей: «Ах, ваше величество, зачем допускать такую мысль; а если она пришла вам в голову, зачем говорить об этом и создавать тяжёлое впечатление в обществе, которое скоро узнает, что вы сказали, и будет это преувеличивать?» – «Не знаю, – сказала она, – как мне пришла эта мысль и я невольно высказала ее; впрочем, – с грустью прибавила она, – я в этом убеждена: корона – слишком тяжёлое и тягостное бремя, чтобы его можно было долго вынести». – «Ах, ваше величество, – ответила я, – вы слишком нужны России, чтобы Бог отнял вас у нее».

Но на сердце у меня было слишком тяжело, я расплакалась и рыдала так, что не могла остановиться. Она посмеялась надо мной и побранила за мою несдержанность. Между тем вошла маленькая великая княжна с государем, которого я поздравила. Девочка необычайно мило ластилась к отцу, как будто тоже хотела чествовать его. Императрица подарила мне старинную маленькую икону на память о коронации и отпустила, сказав, чтобы я приходила к чаю в восемь часов с m-lle de Грансе и Александрой, с тем чтобы затем сопровождать ее на иллюминацию.

Город был блестяще иллюминован в этот вечер. Кремль со своими зубцами и причудливыми башнями походил на огромное огненное сооружение. Театральная площадь была вся окружена огненными аркадами. Театр представлял сплошной огненный фасад, точно так же как и все дома улиц, выходящих на Кремль. Это был сон из «Тысячи одной ночи».

Однако густые облака пыли, поднятые народом и экипажами, крики, шум толпы, которая с неистовым одушевлением бросалась вслед за императорскими экипажами, страх, что лошади понесут и люди будут раздавлены, всё это, вместе взятое, испортило мне прогулку, и я была очень довольна, когда выбралась изо всей этой суматохи и вернулась домой. Но поздно вечером, когда толпа схлынула и наступила тишина, я поднялась на террасу дворца, откуда взор мог сразу окинуть всё сказочное зрелище соборов и Ивана Великого, контуры которого обрисовывались огненными линиями, обширную панораму Замоскворечья, иллюминованного a giorno [ярко] тысячами плошек, все эти мириады огней, отражавшихся в воде Москвы-реки.

Это было нечто волшебное, и над всей этой картиной царила полнейшая тишина, так как толпа, утомлённая столькими зрелищами и разнообразными впечатлениями, разошлась по домам.

Мои нервы были напряжены до последней степени, и в тихом прохладном ночном воздухе среди этого города, сиявшего огнями, точно воплощённая сказка из «Тысячи одной ночи», я испытывала одно из тех головокружительных впечатлений, воспоминание о которых сопутствует в течение всей жизни, но которые человеческие слова бессильны передать…

27 августа

Государь и государыня принимали поздравления духовенства, дворянских депутатов, представителей восточных народностей, дипломатического корпуса, купечества и государственных крестьян. Приём был очень продолжителен и длился с 11 часов до пяти часов, но был очень интересен. Никанор Петербургский [митрополит] держал государю речь и поднёс ему великолепный образ, точно так же, как и императрице. Представители губерний и купеческих обществ подносили хлеб-соль на золотых и серебряных с позолотой блюдах совершенно восточной роскоши. Этого серебра было на полмиллиона рублей.

Приём дипломатического корпуса был интересен по тем оттенкам, которые вносились с той и другой стороны. Вечером был бал в Грановитой палате. Ничего не могло быть красивее. Залы Московского Кремля ни с чем не могут сравниться, когда они празднично освещены. Они так велики, что толпа не заполняет их.

28 августа

Приём военных чинов гвардии и армии. Длинно и скучно.

29 августа

Приём всех дам без различия ранга. Физиономии с того света и такие же туалеты. Императрица довела свою любезность до того, что говорила со всеми дамами, из которых были такие, с которыми люди и не такие важные, как императрица, не стали бы разговаривать.

30 августа

Именины государя. Обедня, поздравления дипломатического корпуса. Вечером спектакль-gala, из которого я ничего не видела, так как была дежурной и сидела сзади государей за красной занавеской.

31 августа

Обед в парадных платьях с тренами.

1 сентября

День передышки.

Во время всех этих празднеств и торжеств императрица была нездорова. Ее так тошнило, что ей пришлось несколько раз покидать зал, где шли представления, затем она возвращалась на свой пост, похожая на покойницу. Заподозрили, что она беременна, и намеченное в Киев путешествие отложено.

3 сентября

Состоялся народный бал, на который допускаются все классы общества в национальных костюмах и где императрица и великие княжны появляются в сарафанах, сверкающих драгоценными камнями.

На великой княгине Марии Николаевне был золотой парчовый сарафан, голубая бархатная душегрейка, отделанная бахромой из жемчуга, и бриллиантовая ривьера. На императрице – золотая парчовая душегрейка, шитая изумрудами и рубинами, и юбка из серебряной парчи, шитой золотом. На великой