Между тем грядущий вечер обещал тянуться мучительно медленно. Для начала мы с Соней спустились в кухню и скрепя сердца влили в себя очередные порции кофе, не принесшие нам ни грамма удовольствия. Затем Соня сбегала в спальню Мари и, убедившись, что бедняжка благополучно спит, горячо сжала мою руку.

– Все, Ален, я так больше не могу! Умираю, хочу есть, но только не здесь! Предлагаю отправиться в первый попавшийся ресторанчик на набережной и как следует перекусить. Мари крепко спит, а если чудом и проснется… Ну, я думаю, она просто перевернется на другой бок и продолжит свой восстанавливающий силы сон. Идем!

И мы пошли. Последняя прогулка по Монтре подарила нам замечательные эмоции: было чрезвычайно тепло, вокруг было множество оживленных, смеющихся, улыбающихся людей, которые положительными эмоциями создавали атмосферу радости и счастья.

– Что ни говори, а Монтре – лучший город на земле, – сказала Соня, прижимаясь ко мне. – Видишь вон ту террасу? Мне кажется, столик с краю идеально подходит для нас с тобой. Давно пора пообедать, то есть, – тут она со смехом взглянула на часы, – то есть я хотела сказать: поужинать.

Все было замечательно; мы неторопливо сделали заказ, с удовольствием поужинали, а точно под кофе раздался звонок моего телефона – комиссар Круассе, покончив со всеми бурными делами дня, желал побеседовать со мной «где-нибудь в неформальной обстановке».

– Комиссар, приглашаю вас присоединиться к нам: мы с Соней Дижон в настоящее время наслаждаемся дивным вечером на террасе кафе «Клермон». Это недалеко от управления. Подойдете?..

Он сидел с нами уже через пятнадцать минут. Первым делом, ощутив внезапный голод, сделал заказ и отменно поужинал, под кофе с облегчением откинувшись на спинку кресла и оглядев нас с мягкой улыбкой.

– Рад нашему знакомству, дорогие друзья, – полагаю, я могу назвать вас так? Нас познакомили ужасные преступления, которые сегодня наконец-то оказались полностью раскрытыми. И не без вашей помощи, Ален! Именно потому считаю своим долгом рассказать вам о показаниях обвиняемого Паскаля Венсе. Итак, слушайте!..

Повествование комиссара стало последней точкой над i. Оно длилось без малого сорок минут. Сухой, сжатый стиль изложения придал рассказу особый смак: мы словно стали невидимыми свидетелями драматических событий в скромной жизни швейцарского обывателя – служащего кантонального банка Монтре Паскаля Венсе, всю свою жизнь подчинявшегося диктату любящей матери Мари Венсе.

Всю жизнь с самого рождения Паскаль был, по его собственным словам, «добровольным рабом мамочки», и это рабство его особо не тяготило. Впервые мысль о свободе родилась у него год назад, когда он случайно повстречал в городе старого одноклассника Оскара Плиса.

Оскар был пьян, но я не сразу это понял. Случайно повстречав меня на улице, он вцепился в мою руку с шокирующим вопросом: «Скажи честно, вот ты бы хотел отправить на тот свет свою мать?»

Этот вопрос неожиданно меня взволновал. Я на мгновение представил себе, что каждый день, просыпаясь, мог бы делать абсолютно все, что захочу, и эта перспектива меня неожиданно обрадовала. Я без возражений устроился с Оскаром за столиком ближайшего кафе и с огромным интересом выслушал его несвязную речь до конца.

Именно так Паскаль узнал об изобретении доктора Плиса – препарате «Волшебный сон». Ему же доктор проговорился о намеченной назавтра подпольной операции. В итоге у Паскаля родился простой до гениальности план: он заботливо проводил приятеля до дома и там, не мудрствуя лукаво, похитил флакончик с препаратом, который пьяный Плис имел неосторожность ему продемонстрировать.

От греха убийства матери Паскаля спасла шумиха, поднявшаяся вокруг дела доктора Плиса буквально на следующий день: все газеты цитировали анонимку с подробным перечислением признаков «эвтаназии от Плиса»: выражение немыслимого счастья на лице мертвеца, черные губы. Пришлось припрятать «Волшебный сон» подальше от греха и на время забыть о нем.

Нынешний год с новорожденным фестивалем дал новое направление для фантазий Паскаля.

Понимаете, в детстве я был влюблен в балет, видел себя на сцене, исполняющим удивительные партии из мировой классики. Но у меня всегда был лишний вес, который делал абсолютно недоступным для меня язык тела. Еще в детстве мой приятель – одноклассник Марсель Брюно, один из лучших воспитанников балетной школы Монтре, дразнил меня «Пончиком», а мама попросту сказала, что балет – не мое призвание, что я по призванию истинный математик, технарь, а потому не стоит тратить драгоценное время на глупости. Таким образом вопрос был закрыт.

И вот этой весной фестиваль «Богема» вдруг разбудил во мне мои детские мечты и обиды…

Здесь можно добавить, что фестиваль разбудил в Паскале и жажду творчества: как мама с детства писала за него сценарий его жизни, так теперь он вдруг почувствовал прелесть возможности решать за других их судьбы. А толчком к этому послужил Савелий, который после потрясающего выступления, раздавая всем автографы, не слишком любезно остановил раздачу на Паскале.

Я умирал от восторга, глядя на этого худенького мальчика, на то, как он неумело подписывает программки фестиваля, смущенно смеясь. Но когда подошла моя очередь, он вдруг разговорился с какой-то барышней, развернувшись ко мне спиной, словно я – не человек, а пустое место. Это меня разозлило; признаться, я и сам не ожидал от себя такой злости.

На память мне тут же пришла спрятанная год назад и благополучно позабытая микстура «Волшебный сон». Я решил удивить мир своей собственной постановкой на подмостках реальной жизни. Сказал маме, что сбегаю домой за фотокамерой, и через пятнадцать минут снова был на месте: с фотокамерой и шприцем с препаратом в кармане.

Все остальное оказалось несложным: я проследил, как Савелий отправился в сквер на набережной и как он несколько минут беседовал с той самой девушкой. Когда она ушла, он какое-то время сидел на скамье – мне показалось даже, что парень уснул. Только и оставалось, что незаметно подойти к нему со спины, обхватить обеими руками и уколоть в шею. Он даже особо не сопротивлялся и через считаные секунды умер в благостной нирване.

А я невольно позавидовал творению рук своих: парень умирал с улыбкой счастливейшего из смертных на почерневших устах…

Первый опыт подарил Паскалю ощущение невиданной уверенности в себе и собственных силах, веру в свой творческий талант. Уже на второй день фестиваля, встретив первый раз воспитанника Марселя Брюно (который, кстати сказать, даже не удосужился позвонить однокласснику в связи с фестивалем и участием в нем своего ученика), он поставил на нем крест: парень должен был повторить участь Савелия Уткина. Дело в том, что когда Паскаль представился Алексу старым приятелем его мастера, дерзкий мальчишка насмешливо скривил губы: «А-а-а! Пончик!» Тем самым сам подписал себе приговор.

Второе убийство оказалось еще проще, чем первое: Паскаль дождался, пока после успешного выступления Алекс раздаст свои автографы, после чего просто подошел к нему и, продемонстрировав фотокамеру на своей груди, энергично проговорил: «Браво, Алекс! Теперь я понимаю, о каком сюрпризе вы говорили Соне Дижон после ее выставки. Концовка вашего танца – копия центральной картины всей выставки. Давайте сделаем Соне еще один сюрприз – проведем импровизированную фотосессию прямо здесь, на набережной…»