Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кузов повернулся. Из его ладони, прежде невидимой собеседником, выползло металлическое жало заточки. Нырок отпустил коляску и сделал шаг назад: от сверкнувшего лезвия, а более от стального блеска прищуренных глаз Кузова ему стало не по себе.
– Вообще-то, я не из-за побрякушек, я из-за Вари, – произнёс Нырок.
– Из-за Вари? Это хорошо. – Кузов присел у массивного подлокотника коляски и принялся заточкой выколупывать из него заглушку. – Значит, по воровскому закону тебе чикса, баба, а мне – камешки, если они, конечно, здесь есть.
Заглушка, отскочив, полетела на сухую землю. Кузов заглянул внутрь открывшейся полости.
– Ну, что там? – вытянул шею Нырок.
– Кажется, не пусто, – просунул внутрь лезвие Кузов. – Только тебе-то какое дело?
Он пошевелил заточкой внутри подлокотника, потом просунул два пальца и извлёк на свет пенал – круглый деревянный пенал, какой носили в портфелях школьники много лет назад. Кузов отложил заточку в сторону, взялся руками за об конца пенала, подвигал, а затем потянул в разные стороны.
Пенал раскрылся, будто сломался пополам. На сухую, белую от жары придорожную пыль брызнул струйкой крови золотой браслет с алыми рубинами. Нырок и сидящий на корточках Кузов уставились на него так, словно кровавый браслет не выпал из пенала, а неизвестным способом просочился из-под земли.
Первым в себя пришёл Кузов.
– Не соврала старуха, – сказал он, облизывая губы, – не соврала!
Заглянув в одну половину пенала, а потом в другую, он глухо засмеялся:
– Не соврала старая! Век свободы не видать!
Осторожно поставив обе половины на землю, Кузов поднял браслет, и внимательно рассмотрев, опустил в ту часть, из которой он выпал.
– Куда ты зыркаешь? – спросил он Нырка, взгляд которого медленно передвинулся с пеналов к оставленной заточке.
Кузов дотянулся до неё.
– Отдай мне камни, – сказал Нырок.
– Камни? Я же тебе объяснил: по воровскому закону ты не имеешь на них права, ты не за ними сюда пришёл, а за бабой.
– Я… за ними, я пошутил.
– За ними?
– Да, за этими камнями.
– Точно?
– Точно. Варя рассказала мне про них ещё во время нашей первой встречи.
Кузов с удовольствием расхохотался.
– А я в это сразу врубился. Ишь, думаю, жиган-лимон вдруг за любовью нарисовался. Меня не наколешь! Но уже поздно, фраерок, – перестал смеяться Кузов, – ты слово сказал, а я шуток не понимаю.
Чуть опустив голову, Кузов принялся складывать разъединённые половины. Этого Нырку оказалось достаточно. В долю секунды бросившись на Кузова, он сбил его с корточек и повалил на землю. Части пенала, задетые в прыжке, полетели в стороны. На обочину дороги посыпались серьги, кулоны, кольца, которые вспыхивали и тут же гасли, вминаемые в пыль сцепившимися в борьбе телами.
Нырок был молод, ловок, силён, но в Кузове дала себя знать иная сила – сила жилистого крепкого мужика, предки которого когда-то шли за плугом, или тащили на верёвке баржу. Сверху оказывался то один, то другой противник. Они хрипели, катались по дороге, пытались дотянуться до лица или шеи друг друга и понимали, что эта драка может стать для каждого из них последней. Усталость чувствовалась всё сильнее, порванная местами одежда была вымазана грязью и кровью, но никому не удавалось безоговорочно стать победителем.
Шаром докатившись до инвалидной коляски, противники ударились об неё и разъединились, точно шар раскололся на две половины. Кузов, а следом и понявший в чём дело Нырок, принялись шарить по земле в поисках заточки. Её нигде не было. Тогда они кинулись собирать разбросанные в пыли драгоценности, засовывая в ту часть пенала, которую каждый успел схватить. Кузов и Нырок ползали рядом, задевали друг друга боками и один раз даже ударились лбами, но сил на новую борьбу ни у кого уже не было.
Наконец, всё, что валялось на дороге, оказалось собрано. В кювете блеснула металлическая полоска – может быть, полотно потерянной заточки, но выяснять, так ли это, повернувшись к противнику спиной, никто не решился. Держа драгоценный груз, они поднялись с земли. Оба заметно пострадали в драке.
Тяжёлой походкой Кузов отправился в сторону от дороги прямо через растущие по бокам кусты.
– Не попадайся мне больше на пути, – сказал он на прощанье и скрылся в листве.
– Вали, вали, – пожелал ему вслед Нырок.
Оглядев испачканную одежду и сбитые руки, он посидел на земле, а затем отправился к текущему неподалёку ручью, чтобы привести себя в порядок и собраться с мыслями. Умываясь у ручья, Нырок думал о том, как сказать Варе про её отца, которого она полюбила, ждала и который оказался негодяем, преследовавшем единственную цель – выведать, где находятся фамильные драгоценности, и выкрасть их. Хотел Нырок также попенять Варе на то, что она очень доверчивая, что он её обо всём предупреждал, и указать, что вот к чему может излишняя доверчивость привести.
Нырок застал Варю с бабушкой у пепелища, только теперь они смотрели не на тлеющие головешки, а куда-то в синее море. Услышав шаги, Варя обернулась. Выглядела она плохо, словно за то время, пока Нырка здесь не было, успела немного состариться. Видимо, происшедшее с домом больно ранило её, и теперь Нырку предстояло сообщить ей новую ужасную весть.
– Варя, – начал Нырок, подходя, – я думаю, лучше тебе узнать всё и сразу. Тот человек, твой отец, хотел обокрасть вас с бабушкой. Ему нужны были не вы, а фамильные драгоценности, и когда он их получил, то хотел сбежать. Мне удалось забрать у него только половину. Вот, держи, и передай их Татьяне Филипповне, раз это её.
Нырок протянул половину пенала, набитого кулонами и серёжками. Варя молча смотрела на Нырка, точно видела впервые.
– Держи, – повторил Нырок. – Если хочешь – поплачь.
– Папа, – произнесла Варя, принимая футляр.
– Да, – горестно кивнул Нырок. – Не хотел бы я иметь такого отца.
– Он только что был здесь.
– Что?!
– И пошёл к ручью.
Нырок всполошился.
– Зачем он приходил? Он угрожал?!
– Он сказал…
– Что он сказал?
– Сказал, что теперь выяснилось, кто ты на самом деле. Что тебе нужны были не мы, а фамильные драгоценности. И когда ты их получил, то хотел сбежать,