мол, даже документов не проверили. А если бы мы были диверсантами?

На двух блокпостах нас все-таки остановили и потребовали документы, но этим проверка и ограничилась. Скорость каждый раз приходилось снижать, и продвигались мы весьма медленно.

Одна верста – 1,068 километра.

И наконец, на закате мы подъехали к выезду из городка с не менее странным названием Зугрэс.

Здесь, посмотрев документы, проверяющий, направив автомат в нашу сторону, бросил:

– А теперь мы, с вашего позволения, бросим взгляд на то, что у вас под тентом.

Миша протянул ему еще одну бумагу. Тот, посмотрев на нее, даже присвистнул:

– Вот, значит, как… А ты Лешку Вампилова знаешь? Из твоего же ведомства.

– Нет у нас никакого Вампилова.

– А Женьку Ивченко?

– Погиб Женька еще в Славянске, если ты, конечно, про него.

– Похоже, ты и правда тот, за кого себя выдаешь. Только вот какое дело, ребята. Какие-то сволочи шалят в последнее время между Зугрэсом и Харцызском. Если увидите блокпост – не останавливайтесь, нет их там, хотя надо бы поставить таковой хотя бы на повороте к Золотаревке. Да людей не хватает. Вот только лучше вам бы заночевать здесь, в Зугрэсе. Помещение найдем, накормим и все такое, а завтра на рассвете отправитесь дальше.

– Благодарю за предложение, но нам кровь из носа нужно доехать в Донецк уже сегодня.

– Понятно… Ну что ж, ребята, счастливого пути. И… это… пока еще хоть немного светло, фары не включайте.

– Не учи ученого, – усмехнулся Мишка. – А за заботу – спасибо! Счастливо оставаться!

– С Богом, – сказал тот и перекрестил нас.

И, действительно, где-то через пару километров, несмотря на сумерки, мы разглядели классическую заставу – палатку у дороги, троих в камуфляже с карабинами, именуемыми здесь автоматами. Даже шлагбаум присутствовал. Но выглядело это несколько театрально – да и вели они себя не так, как ополченцы на настоящих блокпостах.

Мишка неожиданно резко вырулил на обочину, объехал шлагбаум, и, виляя, поспешил отъехать от «блокпоста», откуда по нам уже стреляли. Две пули, судя по звуку, пробили тент, но никаких стонов я не услышал. Похоже, наш «груз» они не задели, хотя, конечно, у меня закралось сомнение, что их могло и убить. Я приоткрыл окно и выстрелил по бандитам, ничуть не надеясь попасть – и, к своему изумлению, услыхал истошный вопль с той стороны, и стрельба по нам прекратилась.

– Ну ты и снайпер, – восхитился Мишка, а на все мои заверения, что просто повезло, сказал лишь: – Конечно, конечно.

Через три-четыре минуты Мишка остановился, и я вылез и проверил сохранность «груза». Оба наших «пассажира» благоухали, особенно поляк. Я на секунду снял у него ленту со рта, чтобы спросить, все ли в порядке, но он лишь бесконечно повторял: «Мо́гли мне за́бич»[48]. Я ответил ему на том же языке: «Вуасно»[49], и вновь залепил ему рот.

– Все нормально. Вот только, чувствую, запах от этих «храбрецов» скоро доберется до кабины.

– Ничего, – усмехнулся Мишка. – Я целлофан подстелил. А им полезно полежать в собственных выделениях – будут более сговорчивыми. А целлофан, – добавил он, догадавшись, что для меня это новинка, – это такая прозрачная пленка.

Далее все прошло в общем-то штатно – въезд в Харцызск, немного открытого пространства после него, и затем Макеевка, плавно перешедшая в Донецк, где нас почти сразу остановил полицейский (которого Миша назвал почему-то «милиционером») за превышение скорости. Но, увидев Мишину «грозную бумагу», отпустил, пожелав счастливого пути и выразив надежду, что правила мы все-таки будем соблюдать.

А через двадцать минут мы въехали в неприметную арку к еще одному шлагбауму. Но его, завидев Мишу, сразу же открыли, и мы вскоре смогли отдать наших пленников из рук в руки Алексею Ивановичу и его людям, а Миша сразу же выбросил загаженный целлофан в мусорный бак.

Ночь с 7 на 8 августа 2014 года. Хутор у Первомайского.

Князев Слава, беженец

В подполе у тети Жени было достаточно промозгло, а я все еще был в майке и трусах. На полках вдоль стен стояли десятки банок с разнообразными домашними солениями и какими-то консервами – этикетки в тусклом свете одинокой лампочки под потолком отсюда было не разглядеть. Недалеко от входа стояли диван, колченогий стул и грубо сколоченный деревянный столик, на котором лежали два пистолета – хорошо знакомый мне «макаров» и еще один, какой-то импортный. Их нам оставил дядя Остап – нашей задачей было караулить обоих пленных, которые сидели за открытой дверью, во втором помещении, где хранилась картошка и что-то еще в дерюжных мешках. Именно там под низким потолком имелось довольно-таки небольшое окно, через которое, скорее всего, и передавались эти мешки.

Дядя Остап пообещал нам вернуться завтра с утра и забрать обоих пленных, а также трупы «навозов», аккуратно сложенные на земле у сарая. Тела же Викиных дедушки и бабушки по отцу лежали в их комнате. Завтра, по словам дяди Остапа, за нами пришлют грузовик и заберут всех нас в Снежное – на хуторе оставаться было небезопасно.

Сторожить пленных я вызвался сам – батя обучил меня кое-каким приемам, а один из его приятелей, втайне от него – стрельбе. Когда-то папа служил в ВДВ в разведке, попал в Афганистан и прямо перед дембелем получил ранение в ногу, которую так и не смогли полностью залечить. Он так и хромает до сих пор. Хромал…

Дядя Остап спросил еще у меня:

– Сдюжишь?

– Надеюсь, что да. Меня папа кое-чему научил.

– Ну и где твой отец?

– Убили его «азовцы», когда пришли в Марик.

– Понятно… – Он пожевал губами, потом кивнул: – Только пусть с тобой останется кто-нибудь из взрослых. Ничего такого произойти не должно, но, знаешь ли, случиться может всякое. Спать можно, но строго по очереди.

Я ожидал, что вызовется Оля, но тетя Женя – которая меня почему-то невзлюбила – неожиданно подняла руку:

– Давайте я. А Ольга с детьми посидит. Вика ей поможет.

Оля кивнула:

– И почитаю псалтирь над Алексеем Васильевичем и Ириной Леонидовной. Если дети уснут, конечно.

Я уступил тете Жене диван, а сам сел на стул. Но, увидев, во что я был одет, она сказала:

– Принесу я тебе хотя бы свитер и треники. Саня мой погиб в ополчении, и его вещи должны на тебя налезть – а если и будут чуть велики, то не страшно. Да и себе кое-что возьму.

Оба пленных были связаны пластиковыми жгутами – руки за спиной, ноги так, что они могли семенить, но не более того.