Спустя всего несколько вспышек Джеймс Фрейзер вынужден был отвернуться, и он перевел взгляд обратно на духовного наставника.

– Они не понимают, против чего мы выступаем, – произнес проповедник, отбросил окурок и рывком спрыгнул с жерди, на которой сидел. – Они не осознают, как жестоки эти жители тоннелей.

Проповедник неспешно шел к краю просеки и смотрел на поле мертвецов, а неравномерные пульсирующие вспышки создавали отпечатки образов во тьме. Фалды пиджака хлопали на ветру. Волосы развевались. Голос глубокий и холодный.

– Эти люди приняли нас, меня и мою паству, – то, что от нее осталось. Предложили убежище поначалу. Но они не собирались давать нам утешение и поддержку.

Он повернулся и посмотрел на Джеймса и остальных четверых мужчин. Честер Глисон оторвал взгляд от земли, глаза горели нервным напряжением.

– Что они сделали?

– Они начали убивать нас, одного за другим, – проповедник говорил низким голосом, ложь стекала с языка. – Задумка была такая: скормить нас стае за стенами их города. Использовать наши тела как корм для скота, приманку, чтобы держать стадо на поводке. Они собирались зарезать всех нас.

Теперь он смотрел на всех по очереди, и то, как Иеремия впивался в них тлеющим взором, заставило Джеймса Фрейзера отвернуться к темному горизонту.

– Они сделали это раз, сделают и еще… с какой-нибудь несчастной семьей, попавшей в их сети, – проповедник на миг замолк и вздохнул. Пнул землю. – Я понимаю, если вы все не желаете участвовать в миссии, порученной мне Богом…

– Мы этого не говорили, – тихо прошептал Честер, глядя в землю.

Проповедник подошел ближе.

– В Книге Откровения сказано: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом».[25]

Честер по-прежнему смотрел в землю, но начал кивать.

– Я принесу этим людям лекарство в виде мертвых, армии проклятых – око за око, – еще одна драматическая пауза. – Крепко позабочусь о том, чтобы эти люди никогда больше не принесли в жертву иного выжившего. Верну этот город во имя Господа, и приглашаю остаться со мной всех, кто хочет составить компанию. А кто хочет уйти – тех не удерживаю.

Иеремия повернулся к ним спиной, и казалось, будто он изучал мерцающую в отдалении толпу. На самом же деле он ждал. И долго ждать ему не пришлось.

В следующий полдень караван действительно начал свою великую миссию. Десять машин оставляли за собой хвост пыли и выхлопных газов, пока продвигались вверх, вдоль автострады 75. Они двигались по обочине, чтобы избежать окаменевших обломков, что загораживали большую часть дороги. Три тяжелых грузовика ехали впереди и задавали неторопливый ритм около трех миль в час. Пять кемперов урчали следом, на крыше некоторых ехали стрелки, вооруженные снайперскими винтовками.

Штаб Иеремии – покрытый пятнами ржавчины белый «Виннебаго», которым прежде владел отец Патрик Мерфи, – ехал в конце процессии, маневрируя между участками, заваленными разлагающимися отбросами и оставляя за собой шлейф из пыли и гниющей органики. За «Виннебаго» громыхал большой тягач с огромной стрелой – его гигантские сдвоенные задние колеса хрустели гравием. Они миновали дорожный щит – его потертая зеленая поверхность была выцветшей и изрешеченной пулями.

Караван находился ровно в тридцати пяти милях от городка Вудбери, штат Джорджия. Если они будут сохранять заданную скорость, приблизительное время их прибытия – на рассвете следующего дня. Мало кто из водителей или пассажиров колонны уделял пристальное внимание морю теней позади тягача. То и дело с переменчивым ветром они слышали хлюпающий, скрипучий хор утробного рычания и затихающие крики пленника. Если они все же это делали, то лишь краем глаза улавливали длинные тени бесчисленных, неуклюже двигающихся тел. Толпа росла. С каждым проходящим часом все больше и больше мертвых стекалось сюда из-за заброшенных, пришедших в негодность амбаров, из рощиц больных дубовых деревьев, из-за куч перевернутых машин. Большую часть людей смущало это зрелище, но они – излечены, они – паства, верные. Теперь у них был собственный светоч в лице преподобного Иеремии Гарлица.

И в данный момент, на самом деле, эта неуловимая, руководящая всем сила сидела на койке собственного кемпера, пока его прислужники – Риз и Стивен – по очереди сменялись у руля.

Иеремия сидел босиком, в брюках без пиджака, и глядел в маленькое прямоугольное зеркало, которое он прислонил к спинке койки. Пользуясь одноразовой бритвой и лосьоном для кожи, он осторожно сбривал последние волоски с головы, оставляя бледную, в пятнах кожу черепа гладкой, словно персик. Теперь он считал, подобно монахам былых времен, что он должен отринуть гордость и суетность и все мирское, прежде чем поведет свою паству в битву. Он изучал свое покрасневшее, покрытое пятнами лицо. Если бы не псориаз, он выглядел бы весьма представительно.

Проповедник закончил бритье, вытер скальп полотенцем, после чего переместился к окошку, вделанному в заднюю дверь – к полоске грязного стекла, не шире галстука, – и выглянул наружу. В пепельном свете солнца он увидел множество фигур, принадлежащих его новому приходу.

Их сотни, их стиль одежды, черты лица, даже их пол – все стерто гниением и работой личинок, погоды и времени. Они двигались почти как один, апатично задевая друг друга, дергались под бледным солнцем, сталкивались плечами и рычали от мучительного, равнодушного ко всему голода. Сотни зубов были заметны даже с этого расстояния, словно зерна белой кукурузы в гниющих початках их лиц.

Серебряный свет пробежал по их рядам. Видимый даже при ярком солнечном свете, он вспыхивал с регулярностью метронома – словно нити марионеток – и сопровождался отзвуком человеческих страданий.

Тягач цвета оникса выплюнул облачко дыма от самодельного биодизеля – вонь поднялась из вертикальной выхлопной трубы, распространилась вокруг, после чего накрыла заднюю часть тягача, где человеческая приманка извивалась в агонии на жертвенном помосте. Это был последний выживший байкер – огромный, с грушеподобной фигурой, бородатый викинг с вытатуированными слезами и раскачанными грудными мышцами – теперь превращенный во всхлипывающую тушу в заляпанном дерьмом нижнем белье, с окровавленной, иссеченной кожей. Петля колючей проволоки, захлестнувшая его объемный живот, была присоединена к вороту. Каждый раз, когда вопли стихали и превращались в неразборчивое хныканье, водитель тягача нажимал на кнопку лебедки, и колючая проволока затягивалась чуть туже, вызывая новую порцию громких страданий.

Предыдущий объект был не столь прочным и умер слишком рано – крики прекратились сразу после того, как лебедка буквально разрезала его пополам. Но проповедник извлек урок из этой неудачи, и теперь давление выверялось с большой тщательностью, оптимально отрегулированное для причинения боли, а не для нанесения непоправимых увечий. К тому же размеры викинга должны обеспечить часы и часы воплей – медленное кровотечение не должно было его убить в течение минимум дня или двух. Проповедник обнаружил, что чудовища лучше реагируют на живой звук, чем на магнитофонные записи.