— Где же этот юный варвар? Отправился плавать? Ну, наше Северное море покажется ему не очень-то приветливым после Лагуна-Бич.[36]

Он говорит, что собирается изучать право в Беркли.[37]Его явно ждет тепленькое местечко в фирме отчима, когда он получит диплом. А через пару месяцев Лиз сообщит мне, что он собирается сделать вполне приличную партию, женившись на первокурснице из хорошей семьи. Или — как это у них называется — «приготовишке»?

Между прочим, мне даже удается его накормить. Элис оставила мне инструкцию, как готовить гамбургеры. Все полки в холодильнике забиты рубленым мясом. Но он поглощает витамин С в количествах, невероятных даже для мальчишки с его ростом и весом. Я только и делаю, что целый день выжимаю для него апельсины.

Хилари ежилась от смешанного чувства смущения и неприязни: эта гордость, этот дурацкий юмор, думала она, совершенно не в характере Алекса, как-то унижают его. Казалось, он, как все машинистки на станции, покорен и очарован самим присутствием здесь своего сына. Элис Мэар уехала в Лондон через два дня после приезда Чарлза. Хилари не знала, не специально ли Элис устроила эту поездку, чтобы дать отцу с сыном возможность побыть друг с другом наедине. Но вполне возможно и другое — насколько Хилари знала характер Элис или догадывалась о нем, — ей просто не хотелось тратить время на готовку обедов для племянника и наблюдать перехлестывающее через край половодье отцовских чувств.

Она снова перебрала в уме все, что произошло во время последнего визита Алекса. Он пошел проводить ее домой после обеда в «Обители мученицы». Хилари нарочно сделала вид, что вовсе не хочет, чтобы он ее провожал, но он все-таки пошел, чего на самом деле она и добивалась. Когда она закончила говорить, он спокойно заметил:

— Это звучит как ультиматум.

— Ну, я не стала бы это так называть.

— А как бы ты это назвала? Шантаж?

— После того, что между нами произошло, я назвала бы это восстановлением справедливости.

— Давай остановимся на слове «ультиматум». «Справедливость» — слишком грандиозное понятие, чтобы использовать его для наименования нашей коммерческой сделки. И как всякий ультиматум, он подлежит рассмотрению. Обычно для этого назначают определенный срок. Какой срок назначишь ты?

Она ответила:

— Я люблю тебя. Когда ты вступишь в эту новую должность, тебе понадобится жена. Я — самая подходящая жена для тебя. У нас могло бы хорошо получиться. Я сделаю все, чтобы получилось. Я сумею сделать тебя счастливым.

— Я не уверен в том, какое количество счастья способен выдержать. Может быть, даже больше, чем я заслуживаю. Но никто не наделен даром это счастье мне дать: ни Элис, ни Чарлз, ни Элизабет, ни ты. До сих пор это никому не удавалось.

Потом он подошел к ней и поцеловал в щеку. Она было прижалась к нему, но он мягко отстранил ее:

— Я подумаю.

— Мне хотелось бы объявить об этом поскорее. О помолвке.

— Надеюсь, ты не станешь требовать, чтобы мы венчались в церкви? Флердоранж, подружки невесты, «Свадебный марш» Мендельсона, «Глас, звучавший над Эдемом»…

Она ответила:

— Я вовсе не хочу выставлять нас обоих на посмешище ни сейчас, ни после свадьбы. Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы на самом деле так думать.

— Понятно. Быстренько и без лишних переживаний забежим в ближайшее регистрационное бюро, чиновник нас окрутит, и вся недолга. Я сообщу тебе о своем решении вечером в воскресенье по возвращении из Лондона.

Она спросила:

— Зачем такой официальный тон?

Алекс ответил:

— Но ведь он и должен быть официальным, не так ли? Ведь речь идет об ультиматуме.

Он женится на ней и месяца через три поймет, что она была права. Она одержит победу, ведь тут ее воля гораздо сильнее, чем его. Хилари помнила слова отца: «Жизнь у человека одна, девочка, вот эта самая, другой не будет. Но ее можно построить на своих собственных условиях. Только тупой и слабый вынужден вести рабское существование. А ты — у тебя все есть: здоровье, внешность, мозги. Нужно только, чтоб еще смелости хватало и воли». Эти подонки чуть было не посчитались с ним под конец, но он все-таки прожил жизнь на своих собственных условиях. Она тоже не оплошает.

Она попыталась отодвинуть мысли об Алексе и их будущем в сторону и заняться делом. Но ей никак не удавалось сосредоточиться. Не находя себе места, она прошла в маленькую гостиную за кухней, где стоял ее погребок, и достала бутылку кларета. Вынула бокал из серванта и наполнила до краев. Отпивая из бокала, она почувствовала, как щербинка чуть царапнула губу. Пить из выщербленного бокала всегда было ей невыносимо. Повинуясь инстинкту, она взяла другой бокал, перелила туда вино и хотела уже выбросить бокал с щербинкой в мусорное ведро. Но заколебалась, так и не нажав на педаль, открывающую крышку. Бокал был одним из тех шести, что подарил ей Алекс. Дефект, не замеченный прежде, был совсем незначительный: едва ощутимая шероховатость на самом краю. Можно было бы ставить в бокал цветы. Она уже мысленно видела их — подснежники, примулы, веточки розмарина. Допив вино, она вымыла оба бокала и, перевернув, поставила на сушилку. Бутылку кларета Хилари оставила незакрытой на столе. Кларет оказался слишком холодным, но через часок будет как раз то, что надо.

Пора плавать — девять уже пробило, а сегодня ей не хотелось слушать новости. В спальне наверху Хилари сбросила с себя все, натянула трусики от черного бикини и надела синий с белым тренировочный костюм. Сунула босые ноги в старые кожаные сандалии, выцветшие и загрубевшие от морской воды. С крючка в передней сняла стальной медальон на кожаном шнурке, совсем небольшой — он едва вмещал плоский ключик от ее дверного замка, — она надевала медальон на шею, когда отправлялась плавать. Это был подарок Алекса к ее недавнему дню рождениями, держа медальон, она улыбнулась в уверенности, что ее надежда на будущее прочна, как этот металл. Потом Хилари достала из столика фонарь, повесила на плечо полотенце и, захлопнув за собой дверь, направилась к берегу.

Она почувствовала смолистый запах сосен прежде, чем оказалась среди их стройных, в острых иглах стволов. До берега надо было пройти всего полсотни метров по песчаной, усыпанной толстым слоем опавшей хвои тропе. Здесь было темнее, луна лишь изредка заглядывала в чащу, в царственном великолепии проплывая над высокими кронами, так что Хилари пришлось на несколько секунд включить фонарь. Она вышла из тени сосен, и ее взгляду открылись выбеленный лунным светом песок и трепещущая плоть Северного моря. Бросив полотенце на привычное место — в небольшую впадину у самого края леса, Хилари выскользнула из тренировочного костюма и высоко вскинула над головой руки. Сбросила с ног сандалии и пустилась бегом через узкую полосу гальки, через пыльную кромку песка, через кружево намытой прибоем белой пены, разбивая в брызги невысокие волны, казалось, совершенно бесшумно накатывавшиеся на берег, и наконец погрузилась в очищающий покой. От обжигающе холодной воды у нее перехватило дыхание. Но почти мгновенно резкое, до боли, ощущение холода исчезло, как это всегда и бывало, теперь ей казалось, что омывающая ее плечи вода согрета теплом ее тела и она плывет словно в коконе, отделившем ее от окружающего мира. Хилари плыла кролем, и сильные, ритмичные удары рук быстро уносили ее прочь от берега. Но она точно знала, как долго может оставаться в воде — всего пять минут, до того как снова почувствует, что холод обжигает тело. Настало время возвращаться. Она остановилась, на мгновение перевернулась на спину и легла, покачиваясь на волнах и глядя вверх, на луну. И привычная магия снова сделала свое дело. Неудачи, страхи, огорчения, пережитые днем, исчезли, словно опали, и все ее существо было исполнено счастья — она сказала бы даже экстаза, если бы слово «экстаз» не было слишком напыщенным, не способным передать это чувство полного покоя. А с ощущением счастья пришел оптимизм: все обойдется, все будет хорошо. Она заставит Паско поволноваться еще недельку, а потом отзовет иск. Этот человечишка был слишком незначителен даже для того, чтобы питать к нему ненависть. И ее поверенный был прав — дело о вступлении во владение Скаддерс-коттеджем вполне могло подождать. Тем более что цена коттеджа возрастала день ото дня. Арендная плата поступает аккуратно, так что она ничего не теряет. Мелкие неурядицы на работе — зависть коллег, неприязнь — какое все это имеет значение теперь? Эта часть ее жизни подходит к концу. Она любит Алекса, Алекс любит ее. Он непременно поймет, что ее слова полны здравого смысла. Они поженятся. У нее будет ребенок. Ребенок Алекса. Нет ничего невозможного. А потом на какой-то момент на нее снизошел еще более глубокий покой, и все это тоже утратило значение. Казалось, воды моря смыли мелкие житейские, плотские заботы и она обратилась в бесплотный дух, парящий свободно и взирающий с высоты на свое тело, распростертое на волнах под луной; она даже почувствовала жалость, тихую, ничего не требующую жалость к приземленному созданию там, внизу, не умеющему обрести столь сладостный, пусть и преходящий душевный покой нигде, кроме как в этой чуждой стихии.