– Господи… – пробормотала я. Значит, Ванда все-таки была у Серого и Хека… Подняв голову, я взглянула на Барсадзе. Тот не заметил моего взгляда. Он смотрел на Тони, и лицо у него было такое, что Моралес проворно отполз подальше.

– Она сказала – передать икону, – своим обычным негромким голосом выговорил Барс. – Передать – кому? Кто ее заказал?

Тони молчал. Барс поднялся, задев головой абажур лампы. Тот закачался, на стене и потолке заплясали тени. Стелла вскочила, метнулась было к Барсадзе, но тот, не глядя, отстранил ее. Наклонившись к Тони, очень тихо произнес несколько слов. Даже в прыгающем свете лампы было заметно, как побелело лицо Моралеса.

– Я скажу! – отчаянно закричал он. – Отойди, я скажу! Они говорили – Фотий!

«Фотий!» – грянуло у меня в голове. Стена с репродукцией Веласкеса вдруг качнулась перед глазами, я зашарила руками за спиной, ища стул. Отец Фотий… Кто же это? Кто? Такое знакомое… И тут я вспомнила. «Георгий! ново-с. м. от. фот. зачем?!!» «От. фот.»… И когда Ванда научится ставить заглавные буквы?!

– Записка! Георгий Зурабович! Вандина записка! Мы думали – «отдать фотографии», а это – «отец Фотий»! Ново-Спиридоньевский монастырь, отец Фотий! Боже мой!

– Какая еще записка? – ошеломленно переспросила Стелла, но объяснять ей что-то я была уже не в силах. Отчаянно кружилась и болела голова. Мельком я подумала: хорошо еще, что не выпила вина.

– Фотий? – переспросил Барс. Я увидела, что он тоже изумлен. – Ты уверен?

– Si, – хрипло сказал Тони. – Это… Это правда.

– Откуда ты знаешь? – повысил голос Барсадзе. – Ты знаком с ним?

– Я… никогда его не видел. – На лице Тони снова появился страх, он не сводил расширенных глаз с лица Барса. – Ко мне пришел Серый… Пришел, когда меня ломало, дал героин. Потом начал спрашивать – про Ванду, про ее бабушку…

– И про икону, – полуутвердительно сказал Барсадзе.

– Да…

– Ты понимал, почему он спрашивает?

– Да…

– И решил заработать?

Тони ответил не сразу. Барс не спеша поднялся с места. Сразу же, не сводя с него тревожного взгляда, приподнялась Суарес. Тони судорожно вздохнул, отвернулся.

– Серый сказал – если помогу, то получу дозу на месяц вперед.

– Что ты знаешь про Фотия? – помолчав, спросил Барсадзе.

– Почти ничего… Я не знаю, кто это, они не говорили мне… Я знаю только, что они уже давно ему возят иконы. Что всегда хорошо платит. И не спрашивает, где взяли… Они сказали – дело чистое, старуха не узнает, кто воры… Это правда… Она никого из нас раньше не видела… Я… Я не хотел, madre de Dios, я не хотел!

– Заткнись! – сорвался наконец Барс, и Тони, захлебнувшись на полуслове, умолк, уткнулся лицом в кулаки. Барсадзе отошел к столу. Взял пачку сигарет. Вспышка зажигалки неровно осветила его лицо, красным огоньком забилась в темных, ничего не выражающих глазах, и мне опять стало страшно.

Стелла стояла, отвернувшись лицом к стене, – тонкая, высокая, похожая на статуэтку из черного мрамора. Со спины ей не дашь больше двадцати.

– Что мне делать? – не поворачиваясь, спросила она. – Если эти два бандита уже в милиции, то что им стоит рассказать об Антонио? Сюда, конечно, придут не сразу, но ведь придут же! Я уже думала обо всем. Еще одна моя сестра, Кармен, живет в Аргентине. Она замужем, у нее свой ресторан, там танцуют фламенко. Она согласна взять к себе Антонио, но нет денег на билет. Я собиралась продавать машину, бог с ней… но на это нужно время. Может быть…

Стеллу перебил тихий писк – звонил сотовый телефон. Барс вытащил его из кармана, извиняющимся жестом приложил руку к груди и вышел из комнаты.

Он отсутствовал минут пять. За это время мы не произнесли ни слова, а Тони даже не пошевелился, сгорбившись в углу и закрыв голову руками. Почему-то я вспомнила, как он был красив шесть лет назад, когда они с Вандой выносились на сцену в розовом свете прожектора под дрожащие звуки гитар. Зал взрывался аплодисментами – и затихал от первого же гортанного «Оле!» и бешеной дроби каблуков. А когда танец заканчивался, Ванда взлетала на руки к Тони. Он подносил ее к самому краю сцены, и минуту они стояли там – разгоряченные, счастливые, слушая бесконечные овации. К их ногам летели букеты. Тони собирал их и под восторженный рев зала высыпал цветы на свою смеющуюся партнершу. Целовал ей запястье. И уводил за кулисы, чтобы через секунду вынести на руках снова под гром аплодисментов – во второй, третий, четвертый раз…

Ванда… Что она почувствовала, узнав о предательстве Тони? Перед моими глазами возникло письмо подруги – скомканный белый листочек, найденный нами в углу ее комнаты. Ванда не дописала эту записку, отбросила, не закончив. Значит, не рассчитывала, что ее найдут. Но ведь она начала писать! И записка была адресована Барсу. Что она хотела потребовать от него? Поисков? Мести? Возможно, и того и другого. Но потом Ванда вспомнила, что Барсадзе, как и все другие – я, Катька, Бес, – ничего не знает. И, скомкав, отбросила записку.

Скрипнула дверь – Барс вернулся. Мы, как по команде, повернулись к нему.

– У меня есть предложение, – сказал он, обращаясь к Стелле. – Думаю, оно вам подойдет.

– Что именно? – нетерпеливо спросила Суарес.

– Я даю деньги. Сколько понадобится на билет до Аргентины и еще столько же. Мои люди делают паспорт и визу. Это займет один день. Если нужен героин – он будет. И завтра тоже. Но только пусть не везет его с собой в аэропорт – могут задержать. Если нужно что-то еще – говорите, я сделаю. Но я не хочу больше видеть его в Москве. Никогда.

Стелла Суарес думала ровно четыре секунды.

– Хорошо, – сухо сказала она. Помолчав, с натяжкой попросила: – Вы… можете достать ему дозу? Если не дать сейчас, ночью он полезет на стену.

Барс молча достал из кармана пакетик с белым порошком.

Через несколько минут я и Барсадзе покинули квартиру Стеллы. Было десять вечера. Метель на улице прекратилась, но снег не перестал и падал теперь тяжелыми, мягкими хлопьями. Во дворе не было ни души, но, стоило нам отойти от подъезда, как у стоящей неподалеку машины зажглись фары, и она тронулась с места. Открылась дверца, показалась физиономия мальчишки-грузина.

– Поезжайте домой, Нинико, – посоветовал Барс. – Вам нужно отдохнуть. Дато отвезет вас.

– Что нам теперь делать, Георгий Зурабович?

– Я не знаю, – рассеянно ответил он, явно думая о чем-то другом. – Есть кое-какие варианты… Если что-то получится, вы об этом узнаете первая. Я обещаю.

– А отец Фотий? – удивилась я. – Разве мы не поедем туда?

Барсадзе невесело усмехнулся:

– Зачем? Если все так, как рассказал щенок, – поп давно сбежал.

– Но он может знать, где Ванда!

– Вряд ли, – равнодушно сказал Барс. – Поезжайте домой, Нина.