— Идзанами, где ты?

— Я здесь.

Голос у нее слегка дрожал, что было и не удивительно. К ней пришел тот, с кем она рассталась у прохода Ёмоцухира почти тысячу лет назад, с кем обменялась гневными обещаниями. И сейчас этим двоим предстояло встретиться.

Внезапно все пространство дворца заполнилось теплым сиянием. Свет исходил от толстого факела. Обычно подземный дворец был лишь тускло освещен бледно мерцающими душами умерших. Мужчина, держащий в руке факел, выглядел на удивление молодо. Был он по-юношески тонок. Вместо прически-мидзура его длинные волосы были собраны в хвост, перетянутый кожаной веревкой. Он был одет в короткое белое кимоно, на правой руке — браслет из раковины стомбуса. За пояс заткнут длинный меч, но пахло от него морем, как от рыбаков с моего острова.

— Идзанами, это я, Идзанаги.

— Выглядишь ты иначе, — дрожащим голосом промолвила Идзанами. — Тот Идзанаги, которого я знала, был и годами постарше, да и телосложением покрепче. И все же произнесу я: «Поистине, прекрасный мужчина!»

Молодой мужчина, назвавшийся Идзанаги, улыбнулся. Внезапно я заметила, что у него нет левой руки.

— Не покажешься ли и ты мне, Идзанами? — печально спросил молодой человек.

— Ты что же, не видишь меня? — удивленно спросила Идзанами.

— Не вижу.

— А может, ты и не Идзанаги вовсе?

На ее подозрение молодой человек ответил:

— Я переродился и стал простым смертным. Пройдет время, я умру и, возможно, окажусь здесь, в Ёми-но-куни. Я сам отказался от жизни бога.

— Почему?

— Не могу больше видеть, как одна за другой умирают мои жены. Поэтому и пришел извиниться.

Идзанами от этих неожиданных слов глубоко вздохнула. Идзанаги пал ниц на холодный каменный пол.

— Я виноват, Идзанами. Когда ты умерла от родов, я не проявил чуткости, мною руководила лишь моя печаль. Я был неразумный своевольный дурак. Поэтому я решил не быть больше богом. И так как теперь я не бог, то прекрати душить моих жен. Нет, не только жен. Перестань ежедневно лишать жизни тысячу человек.

— А ты перестанешь строить дома для рожениц, так?

— Ты имеешь в виду, перестану ли я брать в жены новых женщин? Если да, то я больше не собираюсь этого делать. Переродившись в девятнадцатилетнего юношу, я женился на молодой девушке. И чтобы прожить с ней всю жизнь, я пришел извиниться перед тобой.

— Где же ты нашел себе жену? — тихо произнесла Идзанами. Возможно, она стала более невозмутимой, увидев, что Идзанаги переродился в молодого мужчину.

— На острове Морской змеи. Я женился на мико тьмы по имени Яёи.

Не может быть! Значит, Яёи спаслась и стала женой Идзанаги? Душа моя забурлила от радости, но тут же меня охватила тревога — как эту новость восприняла Идзанами? — и я взглянула ей в лицо. Вспомнилось мне, как расстроенная Идзанами однажды сказала, что ее страдание — «быть богиней». После этого мое уважение к ней усилилось, но вместе с тем стало мне ее еще больше жаль.

И ответила Идзанами:

— Вот тебе и неожиданная встреча! Мать этой девушки здесь, в царстве мертвых, мне прислуживает. Так что лишить ее жизни будет для меня тяжелой задачей.

Опередив меня, готовую броситься молить о пощаде, Идзанаги промолвил:

— Идзанами, прошу тебя, пощади Яёи. Я ведь больше не бог, а простой смертный. Пожалуйста, прости меня.

— А что ты мне можешь предложить взамен жизни Яёи?

Вся как на иголках, я прислушивалась к их разговору.

— Мою бренную жизнь ты не примешь, ведь так? А знаешь, Идзанами, хотелось бы мне на тебя взглянуть. Может, все-таки покажешься?

— Сначала снова стань богом, потом проси, — ледяным тоном произнесла Идзанами.

Идзанаги по-юношески быстро огляделся по сторонам и закричал:

— Скоро факел потухнет. Мне пора возвращаться. Не думаю, что у меня на этот раз получится убежать отсюда в полной темноте. Что ж, Идзанами, вряд ли мы когда-нибудь встретимся. Или встретимся, но только после моей смерти. Не знаю, что будет со мной после смерти, так что давай попрощаемся сейчас.

В этот момент все и случилось. Идзанами приблизилась к Идзанаги и неожиданно выдохнула. От ее дыхания пламя большого факела мгновенно потухло, будто это было тонкое пламя свечи. От того, что сильное теплое свечение так неожиданно исчезло, казалось, что темнота стала еще гуще.

— Что случилось? — с тревогой спросил Идзанаги. Он достал из-за пазухи кремний и попытался разжечь огонь, но без левой руки был неспособен что-либо сделать.

Через некоторое время обессиленный Идзанаги произнес:

— Тогда не пытайся подражать богам. Никогда!

Люди и боги разные. Уж я-то хорошо знала, каким бывает гнев богов. Мне только и оставалось, что пасть ниц.

— Идзанаги, я пощажу Яёи, но ты за это поплатишься своей жизнью, — торжественным тоном произнесла Идзанами. Я стала успокаиваться за судьбу Яёи, но было жалко Идзанаги, которого ждала страшная участь. Я по-прежнему молчала, не поднимая головы от пола. До чего же богиня Идзанами была безжалостна! Но, возможно, я просто не до конца понимала силу ее гнева, глубину ее скорби.

А в это время Идзанаги в страхе перед темнотой, громко рыдая, углублялся все дальше и дальше в подземное царство. Идзанами и пальцем не пошевелила, чтобы помочь ему, — лишь в молчании спокойно следовала за ним. За Идзанами наблюдало множество духов, специально поднявшихся со своих мест. Через некоторое время Идзанаги, похоже, окончательно отчаявшись, опустился в кромешной темноте на землю.

Спустя несколько дней Идзанаги добрел до малюсенькой комнатенки для погребений, которая находилась в тупике, и рухнул на пол. Упав, он неожиданно широко открыл глаза и будто попытался схватиться за что-то в пустоте, но руки его обессиленно упали на землю. Без еды и питья силы его, должно быть, были уже на исходе. Я приобняла Идзанаги сзади, чтобы облегчить его предсмертные муки. В этот момент, к моему удивлению, я увидела, что сзади меня поддерживает Махито. Мы были лишь духами, не способными почувствовать тяжесть другого тела, прикоснуться друг к другу, но я вспомнила, как я была счастлива в той лодке вдвоем с Махито. Я сижу, прижимая к себе маленькую Яёи, сзади меня обнимает Махито. А теперь разве не обнимаем мы, как родного ребенка, мужчину, полюбившего нашу дочь. По моей щеке потекло что-то прохладное, похожее на слезы.

— Махито, так и не вспомнил, как мы убежали с острова на лодке? Я Намима, — неожиданно сказала я, повернувшись к нему.

— Намима, — пробормотал Махито себе под нос.

— Мы вот так, обнявшись, провели в лодке много вечеров: я держала на руках новорожденную Яёи, а ты обнимал меня сзади.

— Что-то припоминаю. Ты сказала, что тебя что-то тревожит, и умерла. Было это так давно, что мне даже кажется, что все случилось до моего рождения. Я даже думал, что мне это приснилось.