Я смотрю на часы. Уже минуло двенадцать и я совершенно уверена, что мы всё пропустили. Ну и ладно. Мы выезжаем из города и едем по двухполосной улице, слева и справа — рестораны фастфуда и авторемонтные мастерские.

— Мы едем не туда! — шепчу я Нелли. — Куда он нас везет?

Нелли пожимает плечами. Я рассматриваю грязные рестораны и мастерские, супермаркеты и мебельные магазины и представляю, что этот тип решил с нами сделать. Он ведь такой любитель смерти и кладбищ, вдруг он похоронит нас заживо… Не могу поверить в то, что мы смогли доехать сюда, и тут, в Мемфисе, за пару километров от Грейсленда, нас закопают. Я уже собираюсь сказать ему, что в Грейсленде нас ждут родители, что я им уже позвонила и рассказала, как мы едем в катафалке госпиталя Святого Иоанна, и вдруг он заворачивает направо и говорит «приехали!».

Я оглядываюсь. Повсюду низкие бетонные павильоны, украшенные неоновыми буквами, складывающимися в «Добро пожаловать в Грейсленд».

— Но это же никакой не Грейсленд! — возмущаюсь я.

Нелли пихает меня.

— Погляди налево! — она вжимается в сиденье, чтобы я выглянула в окно.

Он и вправду тут, на другой стороне, далеко-далеко от дороги: Грейсленд.

Слезы наворачиваются на глаза — то ли оттого, что я наконец-то здесь, то ли оттого, что место моей мечты оказалось всего лишь шоссе в промышленном районе, не знаю.

— Эм-м-м, леди, — водитель откашливается, — мне и вправду было очень приятно ваше общество, но пора обратно, в Сент-Иоанн. Люди так и мрут, без остановки, понимаете ли.

— Ну конечно! — я протягиваю ему руку. — Большое вам спасибо!

Слава богу, он не знает, что еще три минуты назад я была уверена, он — извращенец и серийный убийца. И все равно я чуть-чуть краснею. Водитель пожимает мне руку и говорит:

— Нет проблем! А теперь поторопись, а то пропустишь свое свидание!

Мы с Нелли выходим, берем вещи и машем ему, пока он отъезжает.

— Хорошо, — говорю я Нелли, — куда теперь?

— Понятия не имею, — Нелли оглядывается и вдруг рывком поворачивается ко мне. — Черт!

— Что?

И прежде чем она успевает ответить, кто-то кричит: «Антье? Нелли? Антье?»

Я оборачиваюсь на голос. К нам мчится мама, держа за руку Клару. Я отбрасываю гитару и бегу к ней.

— Антье! — мама обнимает меня так крепко, как не обнимала уже лет десять или больше. — С днем рождения, — повторяет она снова и снова, — с днем рождения!

Наконец она отпускает меня, а рядом стоит Нелли с двумя рюкзаками и моей гитарой.

— Нелли! — говорит мама ей и обнимает ее почти так же крепко, как и меня, так крепко, как только можно обнять кого-то, обвешанного рюкзаками и с гитарой в руке.

Нелли, кажется, это даже нравится. Клара тянет меня за футболку.

— Антье, а где твоя жена?

О нет. В этот момент я жалею, что не купила Кларе новую розовую собаку.

А потом смотрю на Клару — на ее рыжие волосы, перевязанные бирюзовой лентой, на рептильи очки и ною:

— Она меня бросила, Клара. Мы расстались. Теперь она живет в Кливленде.

— О, — Клара потрясена, — о.

Я достаю из рюкзака пластикового Элвиса.

— Вот моя новая жена.

Клара берет Элвиса и рассматривает его со всех сторон.

— О’кей, — говорит она потом, — я назначу вам приемное время.

— А где вы забыли папу? — я поднимаю глаза на маму.

— Папу? — мама смеется. — Да, этого толстого типа с бородой, все время пожирающего пончики, ты его еще помнишь.

Я деланно смеюсь.

— Он пошел поесть.

— Слушай, Антье, — мама смотрит на меня, — вы что, вышли из катафалка?

— Э-э, нет.

Глупый ответ, но голова совершенно пустая. Мама смотрит на меня и молчит.

— Из катафалка? Но, миссис Шрёдер, нам бы никогда не пришло в голову ехать на катафалке! Это ж такая гадость! — Нелли удивленно смеется и у нее это так здорово получается, что мама тоже смеется.

— А почему вы тогда ему замахали? — Клара сдвинула рептильи очки на лоб и уперла руки в боки.

— Это называется — помахали! — ничего больше мне в голову не приходит.

— Он спросил, как проехать к кладбищу. Но мы, конечно же, не могли помочь, — Нелли сегодня — спасительница.

— Вот как, — Клара кивает.

И мама кивает — потому что кивает Клара, не задумываясь о том, что странно махать кому-то, кто просто спросил у тебя дорогу. К несчастью, мама снова вспоминает про папу.

— В этот раз он точно перегнул палку, — говорит она, — представь себе, как разозлились Фицмартины? Они теперь перестанут с нами разговаривать! А потом им вообще позвонили и сказали, что Нелли поймали в «Уолмарте» на воровстве или что-то подобное — ты можешь мне все это объяснить? — мама смотрит на меня.

Я перевожу взгляд на Нелли. Она пожимает плечами, но, кажется, очень испугана.

И не успевает мама сказать и слово, как громкий голос возвещает: «Дамы и господа, мы приглашаем вас на ежегодный конкурс песен Элвиса, который начнется через несколько минут на парковке у отеля Разбитых сердец».

— Антье! — Нелли тянет меня за рукав, а потом сует гитару в руки и говорит моей маме: — Сорри, нам надо бежать!

И тащит меня прочь.

— Антье! — зовет мама.

Я оборачиваюсь и показываю на Нелли. Когда мы смешиваемся с толпой и маму и Клару уже не видно, я смотрю вперед. Нелли ловко протискивается сквозь толпу, а я за ней.

И вот наконец мы стоим у огромного уродливого бетонного здания, на котором сверкают неоновые буквы: «Отель Разбитых Сердец». На парковке перед зданием устроили сцену, на ней тощий Элвис Пресли в блестящем костюме что-то фальшивит.

— Они уже начали, — я останавливаюсь, — все это было зря.

— Ерунда! — Нелли берет меня за руку и тащит за собой сквозь толпу к сцене.

— Отель разбитых серде-е-е-е-ец, — поет Элвис со сцены жуткой фистулой.

— Жалко, что мы опоздали, у нас были неплохие шансы.

Нелли не отвечает и тянет меня дальше.

Перед самой сценой она ведет меня вправо. На ступеньках стоит толстый человек в черной футболке, на которой написано: «Искрение Ваш, Элвис Пресли».

Нелли двигает прямо к нему.

— Мы бы хотели принять участие в конкурсе.

Он смеется, но не радостно, а раздраженно.

— Заявки закончили принимать пять дней назад, девочка.

— Но мы обязательно должны участвовать, моя подруга Антье специально приехала для этого из Германии! — Нелли выталкивает меня вперед. — Это единственный шанс в ее жизни спеть здесь.