И тут я услышал какое-то гудение. Оглянувшись, я заметил, что почти все пассажиры тихо подпевали. Не важно, стояли они или сидели, на кого бы я ни посмотрел – на парочку рядом со мной, на отца семейства у дверей поезда или на пожилую даму, которая сидела, сложив на коленях сумку, – почти все губами произносили слова этой песни и мечтательно смотрели перед собой.

И пока поезд, полный поющих людей, несся стрелой через теплую летнюю ночь, я почувствовал в груди странное ощущение. Мне показалось, что я готов влюбиться сразу в целую страну.

Хуашань возвышается надо мной в темноте, и она так черна, что я едва могу ее разглядеть. Сейчас чуть за полночь, город спит, почти все огни в нем погашены.

Я оставил свой багаж в отеле, взял с собой только навигатор, фотоаппараты и штатив. Ну и, конечно, прихватил пару кексов и бутылки с водой. Продавщица в маленьком киоске предостерегающе смотрит на меня: «Ты должен быть осторожным, на горе холодно и скользко».

Для меня оказалось сюрпризом, что за вход на территорию горы надо платить даже ночью. В Китае всегда взимают плату за вход на горы, закрытые для туристов, но я никак не думал, что пропускные пункты работают и ночью. Интересно, есть ли здесь кто-нибудь, кроме меня, кто в такое время поднимается наверх?

Я стучу в стеклянное окошко кассы. Минуту стоит тишина, потом в неоновом свете появляется заспанное лицо. Сорок юаней. Я кладу несколько банкнот на прилавок, получаю пестрый билетик и сдачу.

Меня отправляют к железной ограде, около которой стоит сторож. Он отрывает билетик, возится с ключами и приглашает войти. Дорогу освещает зеленая лампа. Я делаю пару шагов вперед и оказываюсь в луче света. Дверь со скрипом закрывается за мной.

Наступает тишина, я слышу лишь легкую поступь уходящего сторожа.

Да, продавщица в киоске была права: даже здесь, внизу, уже холодно. В темноте можно разглядеть перед собой несколько ступеней, и я знаю, что это первые из многих-многих тысяч. Я тотчас решаю все их пересчитать.

Гора Хуашань, достигающая в высоту всего чуть более двух тысяч метров, не является ни самой большой, ни самой впечатляющей. Но в даосизме она считается одним из самых значительных мест во всей стране, частью Уюе, Пяти Вершин. Это система из пяти гор, расположенных на востоке, западе, юге, севере и в центре империи и представляющих краеугольные камни древнего китайского мира. Поэты воспевали их, монахи взбирались на эти вершины, и по сей день к ним ежегодно устремляются потоки туристов.

Хуашань – главная из этих пяти. На восточной вершине, Тайшань, я был в прошлом году вместе с Джули. Тогда ее только приняли на учебу в Мюнхене, а я остался в Пекине, уверенный, что ничего не получится. Мы тогда даже не были по-настоящему вместе. Но потом, весенним днем, она вдруг снова возникла перед моей дверью. Она была одета в платье с цветами и, сияя своей джули-улыбкой, сообщила мне, что у нас осталась всего неделя.

Тогда, в Пекине, оскорбительные надписи на моей лестничной клетке были еще слишком свежи, чтобы там оставаться, поэтому мы сели в поезд и уехали из города, на приморье Шаньдун. Мы навестили могилу Конфуция, бывшую немецкую колонию Циндао и взобрались на гору Тайшань. И там, наверху, когда море облаков горело под нами в лучах вечернего солнца, я понял, как мне будет трудно отпустить Джули и претворить в жизнь свой план путешествия.

Я прошел уже четыреста шестьдесят восемь ступеней? Или четыреста восемьдесят восемь?

Моя попытка считать по двадцать шагов провалилась, и я задумываюсь, возможно ли это вообще – досчитать до тысячи? Кроме того, я голоден. Я падаю на землю около стены, исчерканной именами, и в свете налобного фонарика запиваю маффин апельсиновым соком. Сейчас почти три, солнце восходит в семь. Еще четыре часа под звездами. Они горят и походят на маленькие дискотечные шары.

Я копаюсь в телефоне в поисках подходящей музыки. Панк? Слишком громко. Классика? Слишком возвышенно. На секунду я задумываюсь о хип-хопе восьмидесятых, но потом мне приходит в голову кое-что получше: диско! Я вставляю наушники и выбираю «Get Down On It», а когда чуть позже звучит «Shake Your Booty», я громко подпеваю, танцую в темноте и наслаждаюсь этой ночью на горе.

Но я здесь не один. Через некоторое время я натыкаюсь в темноте на других людей и обгоняю их.

Парочка, которая сделала перерыв перед каменной лестницей? Обогнал.

Группа смеющихся студентов, приветствующих меня на английском? Обогнал.

Пенсионеры в цветастых куртках? Остались далеко-далеко позади.

Я несусь как поющая молния, и больше всего меня радует, что без огромного рюкзака я вообще не чувствую усталости.

Потом я догоняю четырех парней, которые явно не хотят, чтобы я их обгонял. На одном из поворотов мне удается совершить маневр, но, как только я завоевал первенство, первый из четырех снова вырвался вперед. Потом меня обогнал второй. Я удивленно оглядываюсь и вижу двух оставшихся, решительно напирающих на меня сзади.

«Секундочку, – думаю я, – к чему мне устраивать соревнование? Разве не сама дорога является моей целью?»

Оба парня проносятся мимо меня. Я выключаю музыку, слушаю наше хриплое дыхание и чувствую, что принял вызов. Стоит непроглядная темнота, дорога скользкая и закрученная, а здесь наверху идет борьба за честь. Примерно через полчаса мы доходим до места, где наверх ведут две каменные лестницы. Все начали взбираться по правой, а я выбрал себе левую. Я бегу, перескакивая сразу через несколько ступеней и крепко держась за ледяные перила. Сумки с камерами и штатив ударяют меня по телу, но мне сейчас не до этого. Я хочу быть первым.

Добравшись до места, где лестницы снова объединяются, я вижу, что никого передо мной нет. За спиной звучат удивленные возгласы. Или это крики возмущения?

Я злорадно смеюсь себе под нос, но у меня нет времени насладиться триумфом. Отрыв очень невелик, а вершина уже близко. Чем выше мы поднимаемся, тем больше льда вокруг. Дорога извивается вокруг скал и проходит под деревьями и мимо беседок. Первенство переходит то к одному, то к другому, какое-то время я лидирую, но потом отстаю. Я потею, тяжело дышу, но не сдаюсь.

И тут происходит катастрофа: я теряю равновесие и поскальзываюсь на неровном куске льда. Схватившись за ветку, я пару секунд беспомощно барахтаюсь на месте. В один момент мой соперник оказывается передо мной – это самый быстрый из четверых. В свете налобного фонарика я вижу его угловатое лицо в очках. Он протягивает мне руку помощи.

Когда мы приближаемся к вершине, я уже не первый, но теперь это не так важно. Нам приходится идти гуськом, чтобы иметь возможность помочь друг другу на скользких местах. Не до разговоров, не до толкотни.

Мы оказываемся перед косым выступом скалы. Он ограничен железной цепью, и за ним свет наших фонарей проваливается в зияющую черноту. Мы стоим на восточной вершине. Я крепко держусь за цепь, она вся увешана золотыми замками, на которых влюбленные нацарапали свои имена. Каждый из них – это маленькая присяга перед вечностью. Может, мне тоже надо было принести сюда такой?