Смотрю на экран навигатора: пять часов. Еще два часа до рассвета. Я чувствую, как пот замерзает у меня на лбу, и сильный ветер гуляет по нам, как будто он только и ждал нашего появления. Съежиться и отвернуться не помогает, ничто не спасет от холодного кулака ветра.

«Wo cao!» – вырывается у меня китайское крепкое словцо, которое можно перевести как английское «fuck!». Мои спутники смотрят удивленно – это первые слова, которые вообще прозвучали между нами.

Следующие полтора часа были ужасными. Мы сидели на корточках с подветренной стороны деревянной хижины, расположенной у самой вершины, и беседовали, насколько это было возможно.

– Зачем это вы так быстро бежали? – спрашивал я с упреком, дуя на свои варежки, пытаясь их отогреть.

– Мы? – остролицый смеется. – Мы поднимались в своем обычном темпе, пока не появился иностранец, которому непременно потребовалось нас обогнать!

В качестве оправдания я рассказываю им кое-что о своем путешествии.

– Ну, на нашей горе мы не могли позволить тебе так просто нас обогнать.

– Почему?

– Потому что это сейчас мы в отпуске, – он гордо смотрит через свои очки, – а так мы служим в военно-воздушных силах.

В половине седьмого на вершину начинают подниматься остальные путники. Как ни странно, первыми пришли пенсионеры. Они дружелюбно здороваются, усаживаются на подстилку, которую захватили с собой, и достают термосы, из которых поднимается манящий дымок.

Потом подтягиваются студенты, а уже за ними – все остальные. Смех и шум весело гремят над нашим укрытием, и мы все больше понимаем, что стали жертвами собственного честолюбия.

Восход заставляет нас забыть обо всем: сначала появляется светящаяся полоска на горизонте, потом горные вершины загораются огнем. Тьма отступает, а на небе раскрывается красно-оранжевый веер. Мы неотрывно смотрим, как выкатывается наконец яркий солнечный диск и заливает все своим светом.

– О! – восклицает восторженный женский голос. Мы с солдатами смеемся, глядя друг на друга: мы радуемся не столько красоте солнца, сколько теплу, которое оно дает.

Телефон звонит, за окном светло, а часы показывают почти одиннадцать. Неужели я действительно так долго проспал? Еще не проснувшись окончательно, я хватаю трубку и узнаю, что через полчаса я должен освободить комнату. В противном случае мне придется платить еще за полдня. Я благодарю и сообщаю, что мне потребуется на десять минут больше.

В половине двенадцатого телефон звонит снова. У меня есть еще минута. Я смеюсь и вешаю трубку.

Когда я спускаюсь в холл, портье сообщает мне, что я опоздал. Да, соглашаюсь я, но я опоздал-то всего на пару минут!

В холле разражаются громы и молнии, произносятся пламенные речи, и наконец портье отмахивается от меня и кидает через стол квитанцию и пару чеков. Итого шестьдесят юаней. Мне начислили оплату еще полдня за опоздание менее чем на десять минут.

Я со злобой требую заведующего.

Появляется некая дама, представляется менеджером и заявляет с каменной миной, что правила, к сожалению, нельзя изменить. Но они будут рады, если я когда-нибудь еще раз у них остановлюсь.

Все остальное происходит как во сне. Моя рука комкает деньги в кулак:

– Забирайте себе и вторую половину! – кричу я и бросаю комок им обоим в лицо. Осыпается дождь из голубых и зеленых бумажек.

По дороге через внутренний двор я ворчу что-то про обман и несправедливость. Звук моего голоса разбивается о стены, уборщица с интересом смотрит мне вслед. У гостиницы есть прикрепленный к ней ресторан. Я влетаю в него и вижу сотни лиц: там, как оказалось, собираются на свадьбу гости. Пару секунд я стою в замешательстве, потом поднимаю руки и объявляю:

– Мне очень жаль, я бы хотел пожелать вам всего наилучшего, но я должен сообщить, что в этом месте плохо обслуживают гостей!

Два охранника деловито вышвыривают меня на улицу. На тротуаре перед входом в гостиницу вокруг меня собирается толпа. Я оказываюсь в этой толпе на голову выше всех, но это хорошо: так им лучше видно, как у меня идет пена изо рта от бешенства.

Им это нравится. Они обсуждают меня, изучают мою мимику, показывают на меня пальцем. Солнце слепит меня. Какая-то морщинистая старушка выделяется из толпы и спрашивает, почему я не иду в полицию? Или к правительству?

К правительству? Мой путь туда занимает двадцать минут. Я с важной миной прохожу через ворота и замечаю над собой табличку:

«ВЕСЕЛОГО ФЕСТИВАЛЯ ВЕСНЫ» – написано на ней красными иероглифами, и на секунду я вспоминаю, что мне вообще-то давно пора быть в дороге, тем более что и Терракотовая Армия уже совсем недалеко.

Здание имеет заброшенный вид, вахтер просит меня подождать. Я грызу ноготь и удивляюсь сам себе: куда исчезло мое бешенство? Я здесь лишь для того, чтобы завершить начатое.

Серый человек препровождает меня в серую комнату. Я очень вежливо рассказываю ему обо всех несчастьях, что со мной приключились. Он внимательно все выслушивает, достает сигарету и делает серьезное лицо. Время от времени он кивает. Когда я заканчиваю, он делает пару звонков. Потом спрашивает, готов ли я встретиться с хозяином гостиницы.

… – Но для чего? – возмущенно восклицает Джули. – Они же тебе ничего не сделали!

Солнце светит. Полдень подходит к концу, город остался несколько километров позади меня.

– Хозяин гостиницы пришел, – продолжаю я, – им оказался такой толстяк в костюме. Он все время потел и извинялся, и в конце концов хотел всучить мне стопку денег. Но я не взял. И знаешь почему?

– Потому что ты знал, что был не прав? – Голос Джули звучит резко.

– Нет, потому что для меня вопрос был не в деньгах, а в том, что людей необходимо наказывать за их поведение. Я так ему и сказал!

Я стараюсь рассмеяться, но в ответ слышу тишину.

– Ты еще здесь? – спрашиваю я через пару секунд.

– Шаби! – слышу я в ответ.

«Шаби», если переводить цензурно, означает что-то типа «тупая корова», и если подумать, оно похоже на «nuibi» и, вероятно, раньше означало что-то хорошее, но потом их поменяли: в отличии от «nuibi», что в принципе означает нечто положительно-одобрительное, «тупая корова» – одно из самых грязных оскорблений, какие вообще можно сказать кому-нибудь. Это ругательство часто используют таксисты в Пекине.

Джули мечет в меня гром и молнии. Эти бедные люди в гостинице были совершенно правы. Они дважды предупредили меня о времени, дважды! И то, что я иностранец, совершенно не означает, что я могу поступать так, как мне заблагорассудится. И вообще, что стало со знаменитым планом: идти домой как можно быстрее? Я больше ссорюсь со всеми подряд, чем спешу домой.

Она ругается, ругается и ругается, как могут ругаться только девушки-перчики из провинции Сычуань, и я понимаю, что она на самом деле права: я все такой же вспыльчивый, как и раньше. Три месяца в пути, и ничего не изменилось.