Волны захлебывались в собственной пене, давились обломанными ракушками, шипели, растворяясь в колыхающемся песке. Шамиль теребил листок Имарата, где на первой странице обведенное рамочкой из обнаженных клинков сияло обращение амира.

«Хвала Аллаху, Господу Миров, Который создал нас мусульманами и облагодетельствовал Джихадом, дав нам возможность достичь Рая. Я восхваляю Аллаха за те события, которые происходят у нас сегодня.

В исламском мире появилось еще одно независимое государство, которое свергло погрязшего в пороке русского тагута{Здесь – преступный правитель, изменяющий законы Аллаха.}, которое скоро преодолеет смуту и будет руководствоваться лишь законом шариата!

Путь к Имарату был долог, сложен и кровав. Я помню, как начинались переговоры с теми, кого уже нет с нами и кто, иншаллах, стал шахидом. Это было тяжелое время, когда к нам под знамена шли те, кто только прикрывался буквой Ислама, а на самом деле ратовал за независимость Ичкерии, мстил за убитого брата или просто хотел заработать.

Теперь наступает новое время. Мы очистим свои ряды от случайных воинов без акиды{Исламское вероубеждение.}. Нам не нужны молодые романтики или те, кто просто хочет показать свое мужество. Нам необходимы только верные слуги Аллаха, готовые к смерти каждую минуту. Муджахиды, любящие посланника и Рай.

Алхамдулиллях, сегодня мы видим, как сплачивается наша умма, как мунафики и кяфиры получают свою крысиную кару. Но это не значит, что можно бросать оружие или нежиться в конфискованных воровских дворцах! Газават будет продолжаться до тех пор, пока существует внешняя и внутренняя угроза.

Забудьте про сыновние или родственные чувства. Если ваш брат, друг, близкий не верует в Аллаха так, как следует, если он потакает своему нафсу{В исламе – животное, страстное в человеке, толкающее его к плохому.} и отказывается принимать ваши наставления, ничто не может остановить вас на пути…»

Шамиль отложил газету из-за стремительно наступающей темноты и прислушался к ропоту прибоя. Что-то сизое и гигантское неповоротливо устремлялось к берегу и с шумом падало ниц, просачиваясь в песок. Море ворочалось в нескольких шагах, глотая последний краешек пунцового солнца. Шамиль вспомнил зеленую мантию Аси и улыбнулся. «Вабабай, Шамиль, втюрился, что ли?» – подумал он про себя, отгоняя мысли об Асе. Потом, не удержавшись, приблизил к носу ароматную румяную корочку пшеничной буханки и вонзился в нее зубами.

– Салам тебе, Шамиль! – произнес вдруг чей-то голос.

Шамиль вздрогнул, обернулся и увидел какую-то тень под громоздившимися друг на друга валунами. Человек сидел буквально в двух шагах позади Шамиля.

– Что, молодой человек, после заката один сидите? Опасно.

– Ваалейкум салам, – вполголоса пробормотал Шамиль, вставая и протягивая мужчине руку.

«Я, наверное, вслух сам себя назвал», – промелькнуло у него в голове.

Шамилю стало неловко, что держит надкусанную буханку, и он снова устроился на песке полубоком к незнакомцу. Тот, благодушно ухмыльнувшись, вытащил из кармана свернутый полиэтиленовый пакет и произнес:

– Давай, клади сюда свои вещи, что в руках их носишь? Сейчас время такое…

Шамиль с благодарностью принял пакет и запихнул туда папку с тесемками, хлеб и, поколебавшись, недочитанную газету. Между тем незнакомец задрал голову вверх и стал нараспев перечислять вслух показавшиеся в небе созвездия:

– Малая Медведица, Дракон, Геркулес, Ковш, Волопас… Долго в городе сидеть собираешься? Овен, Треугольник, Персей, Кассиопея, Анвар, Юсуп, Керим, Махмуд…

Шамиль слушал его с удивлением.

– Не знаю, как получится, – ответил он наконец.

– Вот дают, а, – мужчина забулькал смехом, – света нет, воды нет… Как на войне! И главное, никогда не знаешь, чем дело кончится. Вот идет человек в гору, думает, что на вершине горы жилое село, а оказывается – развалины. Или еще идет и думает: развалины. А находит обычные голые скалы. Кто-то спешит к Пахриману, а попадает к Халилбеку. Кто-то хочет жениться и умирает, а кто-то умирает и… женится.

Где-то вдали хлопнуло несколько выстрелов. Море ухало и кувыркалось.

Более всего огорчало Мадину то, что обещанный благостно-праведный мир никак не наступал, а взамен ее еженощно будили выстрелы, крики и пожарные зарева горящих домовладений. Перебив попадавших им под руки банкиров и полицейских, имамов мечетей и преподавателей из расплодившихся теологических университетов, муджахиды взялись за бывших соседей, родственников и одноклассников.

«Братья мусульмане! – читала она в листовках, вываливавшихся из карманов Оцока-Альджаббара, – собирайте закят{В исламе – обязательный годовой налог.} со всех, кто должен платить! Если человек отказывается, забирайте силой! Если же он отрицает закят, то берите с него джизью{Подушный ежегодный налог, взимаемый в исламских государствах с взрослых и свободных немусульман мужского пола (за исключением монахов).} и сражайтесь, как с кяфиром! Жгите его имущество! Уничтожайте его поля! Убивайте его во имя Аллаха, и да не дрогнут ваши руки!»

Пока речь шла об отмщении убийцам в погонах, взяточникам и ворам, Мадина яростно поддерживала кровавые призывы, вязала теплые носки и свитера для джихадистов и готова была делиться с уммой последним. Но потом началось нечто невообразимое. Сначала муджахиды прямо на улице за какую-то вольную реплику убили дядю, брата ее отца. Мать прибежала к Мадине с проклятиями, швырнула в нее пакет с имаматским пайком, крупы мелко рассыпались по полу.

– Из-за тебя, – кричала мать на родном языке, – из-за тебя и твоего абрека мы превратились в тухлое мясо! От нас отвернулись все родные! Твой отец потерял брата и даже не может пойти на похороны, потому что семья отреклась от нас всех. Не нужно было тебя поддерживать, тварь! Лучше бы я выгнала тебя на улицу в тот день, когда ты закрылась, да проводила пинками!..

Мадина гневно кусала губы и повторяла:

– Тогда уходи, уходи, уходи!

Мать ушла, но слухи о все новых и новых знакомых и родственниках, погибших от рук муджахидов, не давали Мадине ни спать, ни штудировать Коран и хадисы, ни учить арабский.

– Что происходит, Аль-Джаббар? – спрашивала она у мужа. – Кругом грязь, нет воды, света, а они охотятся за ни в чем не повинными людьми.

– Неповинными? – переспрашивал Аль-Джаббар. – Эти неповинные люди травили моего брата, загнали его в лес клеветой и доносами, а потом собирались загнать и меня! Эти люди отрицают заповеди Аллаха, Мадина! Они глупы и глухи и не живут по священным законам шариата. Они платили кяфирскому государству за свет, газ и воду, а на эти налоги кяфирское государство уничтожало нас…

Но голос Аль-Джаббара звучал неуверенно. На джамаатовских сходках его не принимали всерьез и не подпускали к важной работе.