градостроительной отрасли сетуют на недостаточную заинтересованность населения или на поверхностность этой заинтересованности, несмотря на существование публичных слушаний, семинаров и других форм взаимодействия. Нет единодушного мнения о том, какие методы в отношении участия общественности в планировании «работают», а какие нет [Web-ler, Tuler, Krueger 2001]. Многие согласятся со следующей критикой: «Местные публичные слушания в Соединенных Штатах, как правило, посещают только ярые поборники и противники проекта, затрагивающего лично их, – случайная группа лиц, объединенных одним интересом, и горстка косных наблюдателей от городского совета или комиссии» [Innes, Booher 2000: 2].

Однако в московском контексте этот шаг навстречу общественности представляет собой знаковое изменение, беспрецедентное в российской истории. «Гражданское общество» – модная нынче тема в российских политических кругах, но предполагается, что оно должно создаваться и развиваться государством. А. Н. Домрин высказывает оправданный пессимизм: «Чем больше политики говорят о “гражданском обществе”, тем менее содержательным становится это понятие» [Domrin 2003:194]. Лужков, однако, был вынужден конструктивно взаимодействовать с гражданами, самоорганизовавшимися в борьбе за права на город, а не с каким-то фиктивным «гражданским обществом» его же собственного производства. С. Грин считает, что с точки зрения теории социальных движений по сути именно этот процесс и должен происходить, если гражданское общество укореняется: «…“Общественное благо”, лежащее в основе идеи гражданского общества, порождается цикличным процессом действия и взаимодействия между государством (представленным правящей элитой и / или более консолидированными институтами власти) и обществом (представленным гражданскими инициативами)» [Greene 2014: 18].

Градостроительство и борьба за рядовую застройку при Собянине

Как уже говорилось выше, из-за кризиса 2008 года, обрушившегося на Москву в ноябре, ценовой пузырь на рынке столичной недвижимости лопнул, прекратив строительный бум, а следовательно, и новые проекты точечной застройки. Лужков усугубил этот процесс, распорядившись пересмотреть уже существующие контракты. Несмотря на то что экономика начала восстанавливаться, в марте 2011 года Собянин официально заблокировал почти все новые строительные проекты в пределах Третьего транспортного кольца [Запрет 2011]. Летом президент Д. А. Медведев поручил Собянину и губернатору Московской области Б. В. Громову разработать стратегию расширения Москвы. Возникший в результате план Новой Москвы увеличил территорию столицы на 150%, что, как ожидалось, уменьшит дорожные пробки, но пока добиться этого не удалось [Argenbright 2011].

В 2012 году экономика продолжала восстанавливаться, и, как будет показано ниже, протесты против уплотнительной застройки снова усилились. Но при возникновении конфликтов никто уже не обвинял городских чиновников в коррупции. Теперь разрешения на строительство выдавались из тех же соображений, что и в городах Европы и Северной Америки. М. Ш. Хуснуллин, когда его раскритиковали за разрешение на строительство нового жилья на месте бывшей кондитерской фабрики «Красный Октябрь» через реку от Кремля, возразил: если запретить инвесторам строить в Москве, у мэрии не будет средств на строительство дорог, метро и других объектов, необходимых жителям [Мэрия Москвы 2012].

Нередко протест порождали проекты, осуществляемые государством, – здесь мэрия занимала более твердую позицию, чем в случаях с частными строительными объектами. Главный пример такого рода – решение города построить линию метро через Битцевский парк на юго-западе столицы [Резник 2012]. На сей раз Собянин оказался не склонен к уступкам: он фактически изменил охранный статус парка [Петренко 2012]. Публичные слушания и протесты в данном случае оказались напрасными: мэр сделал развитие метрополитена первостепенным элементом своей борьбы с пробками [Откроют 2013].

«Единственный способ – встречаться и договариваться»

Жители продолжали участвовать в публичных слушаниях и жаловаться на них, однако в целом последние стали привычным элементом общественной жизни. Как заметил географ и урбанист Д. В. Визгалов, «даже в более граждански активной Москве основная часть публичных слушаний всегда проходила тихо, формально и скучно» [Шмагун 2013]. Несмотря на это, права москвичей на публичные слушания едва не были значительно урезаны.

В декабре 2012 года Мосгордума приняла в первом чтении поправки в положение о публичных слушаниях в Градостроительном кодексе. Эти поправки отменяли обязанность властей представлять общественности фактический план строительного проекта. Жители теряли возможность получить информацию о высотности и габаритах нового здания. Вдобавок к этому, если действующее законодательство требует, чтобы информация о проекте предоставлялась муниципальному собранию за месяц до публикации объявления о слушаниях, поправка сокращала срок до трех дней. Наконец, отменялись публичные слушания по территориальным и отраслевым схемам природных территорий и зон охраны культурного наследия [Байдакова 2013а].

Поправки отстаивал депутат-единоросс, председатель Комиссии по перспективному развитию и градостроительству М. И. Москвин-Тарханов. В интервью «Московским новостям» он заявил, что инвесторы уходят из Москвы в область, поскольку публичные слушания создают проволочки и неопределенность. Он сказал, что, когда экономика города переживает спад, необходимо идти на уступки бизнесу. Но помимо этих разумно звучавших аргументов Москвин-Тарханов выразил личное презрение к публичным слушаниям и к самой общественности:

«МН»: Как же людям узнавать, что рядом с ними будут строить? <…>

М. М.-Т.: Вы хотите, чтобы работа исполнительной власти была подменена волеизъявлением трудящихся?

«МН»: А по-вашему, их мнения спрашивать не нужно?

М. М.-Т.: Обычно это кончается разными непонятными разговорами. Половина всех обсуждений и протестов в Москве являются своеобразной формой общественного рэкета. Появляется инициативная группа, которая говорит потенциальному застройщику: «За то, чтобы ты согласовал это и это, мы готовы поработать с местными жителями, чтобы они это поддержали».

«МН»: Вы говорите о конкретных случаях?

М. М.-Т.: Тысячи. Каждое второе публичное обсуждение – случай определённого влияния заинтересованных групп. «МН»: Изменения вносятся, чтобы минимизировать количество строительных конфликтов в городе?

М. М.-Т.: Ну конечно. Кроме каких-то скандалов, не имеющих отношения к делу, и бесконечно рэкетирующих групп, изображающих из себя патриотов и общественников, ничего хорошего из слушаний не получается [Байдакова 2013а].

Накануне второго чтения поправок в Мосгордуме в адрес мэра, депутатов думы и различных чиновников были направлены «массовые обращения» с просьбой сохранить публичные слушания. «Общественные движения, муниципальные депутаты, инициативные группы горожан и просто москвичи» провели пикеты у городской думы [Пикеты 2013]. Собянин посетил заседание думы 14 января, когда должно было состояться второе чтение. Он обратился к депутатам с просьбой сохранить публичные слушания, аргументируя это тем, что «крайне важно учитывать мнение общественности в данной сфере», и особо отметил, что слушания являлись «неплохим действенным механизмом предотвращения точечной застройки» [Мэр 2013].

В конце концов мнение мэра возобладало. Более того, Мосгордума приняла «поправки о штрафах для чиновников, нарушающих права граждан на участие в публичных слушаниях» [Верховская 2013]. Еще до того, как стали известны результаты, Визгалов заметил, что публичные слушания проводятся во всех развитых странах и