— Как же, помню! Ну спасибо, Петя, а то стоять бы мне…

— Петр, — повторил упрямый мальчишка. Захлопнул дверь, а потом побежал по лестнице на второй этаж и крикнул оттуда: — Петр, слышите! Петр! Камень!

— А чем плох «Петя»?

— Никогда, слышите, никогда не называйте меня Петей! Потому что вы меняете, искажаете мое имя таким образом, и меня таким образом меняете тоже! Я — Петр!

«Чокнутый», — подумал я и сказал вслух:

— Ы…

— И чужие имена не искажайте тоже! Может быть, вам никто этого не говорил, но, искажая чужое имя, вы искажаете человека!

— Ы, — повторил я, недоумевая.

Паренек хлопнул дверью, и я вздохнул свободней.

Очутившись в подъезде, я почувствовал себя гораздо лучше; невеселые мысли, возникшие на светлом пятачке, казались смешными и нелепыми. Даже очередной глюк, на этот раз с целым семейством, не пугал, как раньше. Зато порадовали чистота подъезда и аккуратные двери в квартиры. Почти все они были обиты сосной. По какой-то своей «подъездной» традиции двери покрыли морилкой. Плитка на полу была вычищена до блеска, а на стенах я не увидел ни одной матерной надписи, и мне это понравилось. Люди в подъезде жили дружно.

Звонил в дверь недолго. Малышев открыл сразу, будто ждал за порогом. Мы обнялись, крепко пожали друг другу руки. Игорь посторонился и кивнул на вешалку. Я поставил пакет с бутылками на пол и стал раздеваться.

— Что с глазом, Кирчик?

— Долгая история… потом расскажу.

Он кивнул.

В Игоревой квартире я почувствовал себя хорошо и уютно, как дома. Здесь было тепло. Прибрано. Каждая вещь лежала на своем месте: зеркало на стене щеголяло блестящей поверхностью, люстра цвета перванш мягко освещала прихожую. У деревянной вешалки меня встретил откормленный пушистый кот. Он тихонько мяукнул, и Игорек подхватил его на руки. Провел рукой по шерсти.

— Джек у меня незаконно, — похвастался Игорь, — у мясников выкупил его за тридцать монет. Уже месяца три живет и ест до отвала. Соседи знают, но молчат. У нас тут дружно живут. Самому не верится даже, что так повезло с соседями. А по секрету, всем не верится. На редкость хорошие люди в нашем подъезде собрались.

На Игорьке была теплая штопаная-перештопаная в красно-черную клетку рубашка и синие спортивные штаны с красными лампасами. На ногах — растоптанные шлепанцы. Причесаться он, как всегда, не успел, и рыжие космы топорщились в разные стороны.

— Завидую, — признался я, — в нашем подъезде все не так.

Я снял куртку, разулся, а Игорь предложил мне пару шлепанцев. Потом он сбегал в комнату, чтобы выключить гундосящий телевизор, крикнул оттуда:

— Пойдем на кухню! А то из-за этой тарахтелки и не поговоришь толком.

— Хорошо, — согласился я и хрустнул затекшей шеей. — Слушай, я в подъезде паренька встретил, Петром зовут. Странный он какой-то.

— Петька? — откликнулся Игорек. — Да не, вроде нормальный паренек. Вумный, правда, как вутка. У него родитель академик, а мать литератор. Писательница в смысле. Ну и сынок такой же: уроки фортепиано, английский, этикет.

— А почему ему не нравится, когда его Петькой зовут? Требовал, чтоб я его Петром называл.

— И правильно, ведь, когда ты его называешь Петей или Петенькой, ты его имя искажаешь, а значит, и его самого.

Я засмеялся над удачной шуткой Игорька. Видно, заскок Петра был здесь притчей во языцех.

Но Игорь, выглянувший в прихожую, был совершенно серьезен:

— Ты чего гогочешь?

— Как чего? Ну что за глупость — искажая имя, ты искажаешь человека.

— Почему глупость? — удивленно вскинул брови Игорь. — Никакая это не глупость, а самая что ни на есть правда. Об этом не принято говорить, конечно, и зря Петр об этом на каждом углу кричит, некрасиво потому что, но факт: искажая имя, ты искажаешь человека.

— Ы?

— Тебе мама не рассказывала, что ли? Или папа? Это даже в книге у Макаренко есть где-то! Глава… хм… что-то про использование символов в воспитании детей. Ведь имена детей ты как только не искажаешь и таким макаром меняешь детский неустойчивый характер.

Я вылупился на Игоря, как на больного:

— Ты чего? Разыгрываешь меня?

— Да это ты меня разыгрываешь, — захохотал вдруг Игорь и толкнул меня в бок. — Все ты знаешь. Нельзя же быть таким неучем!

Я послушно улыбнулся:

— Ну да, конечно, разыгрываю. Я все знаю. Меня просто обижает, что ты мое имя склоняешь как только можно. Тоже ведь, получается, искажаешь!

Игорь захохотал громче:

— Приколист ты, Кирчелло! Шутник, блин! Я ж твой друг, мне можно!

Я смеялся вместе с ним, хотя на самом деле у меня неприятно засосало под ложечкой: ничего про искажение имен и характеров до сегодняшнего дня я не знал. И может, Игорек все-таки разыгрывает меня?

— Пошли есть! — Игорь хлопнул меня по плечу и потянул на кухню.

На кухне было также чистенько, обставлено не богато, но со вкусом. У Игоря оказалась даже микроволновая печь. Ее присутствие оправдывалось тем, что перебоев с поставкой мяса у друга не предвиделось. Я заглянул внутрь печки и увидел здоровый кусок истекающей жиром говядины. У меня потекли слюнки.

Игорь усадил меня на табурет перед кухонным столиком. Выгреб из холодильника салаты в глубоких мисочках, соевый сыр, нарезанный тонкими ломтиками, хлеб и сосиски. Я успел изрядно проголодаться и, не церемонясь, запустил вилкой в грибной салат. Игорек тем временем ножом ловко сдернул пробку с бутылки и разлил темно-красное вино по стаканам. Портвейн был неплох, но главное, крепок: после первого же глотка остатки уличной сырости и холода покинули мое тело.

Закусил грибочками — совсем полегчало.

— Так что за дело? — спросил Игорек, подливая портвейн.

— Сначала ты. Я все-таки в гостях. Зачем ты хотел меня видеть?

Он горько усмехнулся. Получилось неестественно, Игорь это заметил и растерянно почесал нос:

— Да ну, глупость какая…

— Чего?

— Про синяк спросить хотел.

— Не придуривайся. Синяк ты только что впервые увидел.

— Я вдруг понял, что жизнь проходит, Кирга, — сказал тогда Игорек, — что она мчится куда-то, а я занят мелкими проблемами, чем-то… недостойным меня, что ли? Забываю друзей, жену… забываю со всеми вами общаться. Разговаривать. Заполнять пустоту перед смертью. Смерть скоро наступит, а мне все равно. Что жизнь, что смерть: серо, тускло и пахнет стерильными простынями. Лучше уж миазмы, но и этого нет…

— Телевизора насмотрелся?