О, Париж!

И вдруг:

— Никогда не любил этот сутенерский город! Кем только я тут не работал! И таксистом, и рыбьим жиром для свиней торговал! И это я, гвардеец, потомок князей Щербицких! Как я ненавижу всех этих подлецов французов! Вместо того чтобы давать нам деньги и оружие, испугались своих вонючих пролетариев и позорно нас бросили на произвол судьбы. А потом? Тихо и мирно признали большевиков. Убийц признали!

— Но ведь Россия за вами не пошла, — возразил Виктор мягко, боясь обидеть.

— Россия поверила демагогии ублюдков. масонам вроде Керенского, Корнилова, Колчака. Кем они были до государева отречения? Дерьмом собачьим! И вообще наш народ — как воск, он покорен, глуп и доверчив, это нация детей!

Столь безжалостное отношение к соплеменникам сначала покоробило, а потом он подумал: прав старик, прав, чего ж обманывать самих себя? Нация разгильдяйская, хотя и добрая: крови проливали поменьше, чем на Западе. Подумаешь, Иван Грозный порешил тысячи четыре, а ведь сколько тысяч гугенотов вырезали лишь в Варфоломеевскую ночь! И вдруг в семнадцатом залились кровью, а потом подчинились сталинскому топору и воле партии.

— У нас в коммунистической партии другое отношение к русскому народу, — заметил Виктор, но Щербицкий лишь махнул рукой: мели, Емеля, твоя неделя. По дороге домой стало стыдно: хамелеон, сволочь, а старик — молодец, рубит правду-матку, кто знает, может, служил вместе в Крыму с дедом-атаманом, отец его частенько вспоминал, хотя о прошлом тоже помалкивал, вспоминал, когда напивался, облачался в черкеску с пустым серебряным патронташем на груди, брал гитару, пел «Вот вспыхнуло утро, румянятся воды, над озером быстрая чайка летит» и, дойдя до места «но выстрел раздался, нет чайки прелестной», неизменно пускал скупую слезу.

Какая была черкеска!

Совсем недавно он купил по случаю такую же, удивил Динку, войдя в полном казацком одеянии, тут же выпил, завел разговор о деде и о дядьке, который, оказывается, попал в каталажку за какие-то политические дела на Кубани, а во время войны загремел в плен и исчез.

Теперь уже Дина его сдерживала и показывала пальцем на потолок, словно именно там натыканы «жучки».

Резидент КГБ во Франции, низкорослый брюнет с уксусным выражением лица, людей не любил и считал, что все они суки, последних, наоборот, уважал и даже имел болонку. Кузнецова не жаловал за высокий рост и красивую наружность — беда всех уродливых карликов.

Выслушав доклад о встрече со Щербицким, он сморщился (словно в горшок с головой залез) и заметил, что белая гнида и старый пердун советской разведке совершенно не нужен, нечего ему устраивать сентиментальных свиданий с родиной и тратить драгоценное время. Но Виктор настаивал: старик энергичен и здоров, дай бог всем, у него куча связей, имеются дети и внуки (в перспективе могут тоже быть агентами!), почему бы его не использовать для дела?

— Что мы теряем, Александр Александрович?

— Ну ладно! — махнул рукой резидент, совсем окислившись. — Посмотрим, что из этого выйдет. Как говорил наш великий немец, а точнее, еврей Энгельс: «Для того чтобы оценить йоркширский пудинг, его надо съесть».

Санкция была получена, и вскоре Кузнецов побывал на дне рождения Константина Щербицкого: стол в лучших традициях, вокруг одни эмигранты, кроме улыбчивого Жерара Камбона, мужа дочки, занудного французика с бегающими глазами мелкого воришки.

Беседа шла легко и весело под водку на лимонных корочках хозяйского изготовления, Виктор сентиментально рассказывал о России, словно зазывал на родину, что может быть лучше поездки куда-нибудь в Ростов Великий с ночевкой в монастыре прямо у озера?

Щербицкий принес гитару, вручил вице-консулу.

Советский — а поет, не боится, искренний парень.

Надрался, хотя Дина удерживала, но не в смысле бессвязности, заплетающихся ног и головы в унитазе — такого никогда не бывало. Выглядел совершенно трезвым, словно резидент Александр Александрович, который свое отпил и зашил, как трепались злые языки, в одно место ампулу или что, то-то он злющий, словно кастрат на голой девке!

Поболтал с Жераром, пропустили по рюмке-другой, тот оказался чудесным человеком, проникся, готов был помочь с бытовыми проблемами, как в ответ не поделиться казацким происхождением и не прихвастнуть, что дядя, наверное, живет в Париже? А почему бы нет? Почему бы пропавшему без вести дяде не поселиться здесь?

Жерар удивился: с каких это пор русских выпускают при родственниках за границей? Где работает дядя? Сколько ему лет?

А фиг его знает, может, и не в Париже, а в Нью-Йорке, и вообще это — государственная тайна.

— Как говорила мадам де Сталь, в России все — тайна, но нет секретов, — съязвил Жерар и пообещал показать Виктору истинный Париж, известный только его жителям.

Виктор поцеловал дамам ручки, как на светском балу, старался не слюнявить белую кожу — уже чуть развезло. В машине обмяк, никак не мог объехать цветочную клумбу, а она оказалась упрямой и не двигалась с места.

Дина молчала, только тихо ахала, знала, что в таком виде лучше его не трогать.

Преодолел клумбу, объехал-таки, чуть зацепив бампером стоявшую машину, на трассе развил предельную скорость, задремал у красного светофора.

Дома достал бутылку фундадора, испанское пойло, настоянное на клопах и предназначенное для советских бедняков, переоделся в казацкую форму, и долго еще летало по квартире «Белая гвардия, белая стая.».

Он и не подозревал, что попал в активную разработку: Жерар Камбон, милый родственничек Щербицкого, работал на самом деле не в частной фирме, а в контрразведке, об этой страшной тайне даже жена не подозревала.

— У моего тестя появился знакомец из русского консульства, между прочим, приятный парень, легко сходится с людьми и глушит водку, — доложил он шефу утром, улыбнулся и поправил бордовый галстук, сочетавшийся с темно-синим костюмом, на большую игру красок чиновничье воображение не замахивалось, к тому же брюнет — во всем брюнет.

— Наверняка он работает в КГБ! — засуетился шеф. — Если глушит и свободно держится, значит, шпион! О, как они умеют пить! Однажды на приеме в русском посольстве я вычислил всех и по тому, как держат рюмку, и как бегают глазами по залу в поисках контактов! — шеф в прошлом работал психологом, отсюда все плюсы и минусы, pros & cons.

Ясно, но нужны более полные данные.

Подключить чудеса техники, усилить контроль за режимом дня, покопать связи, причем интенсивно, а не от случая к случаю.

Через месяц на столе лежал документ с компрами: бездумно тратит деньги, которых вечно не хватает, опять же водка и песни дома, конечно, не страшный криминал, в колонии все подраспущены, но зачем напяливать на себя казацкую форму? Зачем?

И что это за дядя?