логична — то могла бы и мусорные мешки с утра проверить… найти там одноразовые простыни и пеленку, произвести инвентаризацию оставшихся, сделать анализ выделений на простыне и … да, я не постирал тряпку сразу. Но это уже я сам в паранойю впадаю. И вообще — все отрицать! Не был, не был, не привлекался, не служил, в порочащих связях не замечен. Конечно, если мама посмотрит мне прямо в глаза и спросит, правда ли, что я душил совершенно голую одноклассницу у себя в комнате — вот тут уж не отвертишься. Да, мама, был такое, но это все — ради высших целей! Ради мира во всем мире и любви к ближнему! За такое я кого хочешь придушу.

— И ладно — говорит мама и машет рукой: — не буду я лезть в ваши отношения. Хотя она показалась мне весьма милой девочкой. И скромной. Вот с кого надо кое-кому брать пример! — шпилька летит в сторону Хинаты, но последняя даже не морщится. Мама развивает тактический успех на поле боя, выдвигая конницу по флангу.

— Потому что вся надежда что я увижу внуков — только на тебе, Кента-кун — говорит она и тяжело вздыхает, показывая, как ей нелегко принять такую истину: — ведь ее у нас никто не возьмет с таким-то характером…

— Мама!

— Перебивает старших, дерзит, спорит — опять вздыхает мама: — и в кого она такая?

— Мама!

— Наверное ее в роддоме перепутали — говорит мама: — ведь я такая умная и неотразимая, а твой отец — такой скромный и трудолюбивый.

— Пффф! — Хината скрещивает руки на груди и становится похожей на маленького, но очень рассерженного котенка. Или ежика. Мам встает и обнимает ее сзади.

— Я тебя люблю, Хи-тян — говорит она: — но я беспокоюсь о твоем будущем. Как ты будешь со своим парнем общаться?

— Она себе мазохиста найдет — говорю я. Теперь моя очередь ткнуть Хинату за все мои страдания и разочарования: — у нее очень хорошо получится по дому ходить и плеткой размахивать. Вылитая Госпожа Боли. Мне вот уже больно — как я на нее не посмотрю.

— Все я опаздываю! — вскидывается Хината, встает, целует маму в щеку, показывает мне язык и бежит в прихожую. На ходу прищуривается в мою сторону, показывая что ничего не закончено и расплата будет ждать меня вечером.

— Пожалуй и мне тоже пора — говорю я, вставая из-за стола. Утро началось. Как там — хорошее начало — полдела сделано.

В школу я пришел рано, раньше основной массы учащихся, никогда не любил толкотню и очереди. Если ты приходишь в школу тогда, когда и все — за десять-пятнадцать минут до звонка, то ты обречен толкаться локтями с такими же как ты — возле школьных шкафчиков со сменной обувью. Хотя сама процедура смены обуви у такого шкафчика занимает не так много времени, но все равно в этом месте возникали заторы и пробки. Пока откроешь свой шкафчик, вынешь сменную обувь, поставишь на пол. Снимешь свои уличные туфли. Переобуешься. Поставишь обувь в шкафчик. Да еще кто-то здоровается, у кого-то завязывается беседа, кто-то стоит и ждет… в общем одно из самых нелюбимых мест в школе — эти вот шкафчики. Сегодня в моем шкафчике еще и записка. Читать не стал, сразу закинул в портфель, читать записки возле шкафчиков — значит нарываться на повышенное внимание со стороны окружающих. Такие вот записки по школьной традиции как правило означают либо любовь, либо ненависть. Смешно, но в наш век развитых технологий коммуникации, когда можно отправить анонимное СМС или сообщение в социальной сети — школьники продолжают обмениваться записками. Ну и ладно, в классе почитаю. Но до класса я даже дойти не успел — в коридоре был перехвачен старостой. Наоми-тян строго сверкала на меня своими глазами и утащила куда-то в сторону, под лестницу и сказала, что наша встреча для «повышения уровня знаний члена школьного совета, старосты класса, отличницы боевой и политической подготовки, et cetera, et cetera…» состоится в субботу у нее дома. Вечером. Потому что родителей у нее не будет, уехали они на выходные. В субботу у меня были планы, в субботу парень из школы бокса проводил бой с конкурирующей школой, но это было днем. Была у меня мысль задержаться с парнями, так сказать, наладить социальные связи, но видимо придется отложить. В конце концов я Наоми-тян еще за тот раз должен… в моральном смысле. Потому послушно кивнул. Еще Наоми очень строго спросила, что у меня с Томоко-тян и сказала, что если там что-то есть, то это что-то очень дурно повлияет на отношение всего класса и вообще, лучше бы мне держаться от «этой девочки» подальше. Слово «шлюха» не было использовано, что уже радует. В ответ я заметил, что благодарен за беспокойство, но выбирать с кем мне общаться, а с кем нет — все же скорее моя собственная прерогатива, а не предмет озабоченности старосты класса. Мне сказали что я дурак и что она обо мне беспокоится. Чтобы у меня мой «облико морале» был так сказать «ноблесс оближ». Ибо положение обязывает, а ты, Кента-кун, ведешь себя … странно. Народ недоумевает. Народ все еще пытается уложить меня в табели о рангах и очень переживает что не может. В свою старую нишу уже не влезаю, а новой еще не создано. Чего я, кстати, и добивался. Не то, чтобы сознательно, но скорее из ленности и нежелания потакать капризам социума. Не влезаю в ваши представления о социальной структуре класса? Ваши проблемы.

Конечно, я их понимаю. Наш класс ничем не отличался от таких же небольших филиалов ада для подростков, как и во всей стране. Как и во всем мире. Дарвинизм во всей его незамутненной красоте. Первым прообразом класса была обезьянья стая. Так же как и везде — есть альфа-самэц (иногда самка), есть его верные прихлебалы, которые искренне считают себя элитой и верхушкой, эдакие дворяне. Есть отверженные или парии. Это если просто. Если усложнять, то есть и группы по интересам, всякие там «любители хентайной манги» или «девочки с косметикой», но в конечном итоге существует лестница рангов. И в этой лестнице «хентайщики» стоят в самом низу пищевой цепочки, являя собой презренный планктон, а «девочки, которые обожают косметику и постоянно о ней трещать на переменах» — плавают неизмеримо выше, являясь успешными хищниками этого мира.