Мы сидим в ее машине, а снаружи льет дождь, такой рассеянный, что кажется, будто он развернут в обратном направлении. Она подбросила меня до торгового центра после того, как свозила на стрижку. Она теперь опасается выдавать мне на руки большие суммы наличных, но все равно хочет, чтобы я делала прическу в ее модном салоне.

Женщина должна красиво себя преподносить, говорит она, а затем заводит свою обычную шарманку о том, как она всегда делает полный макияж по утрам, даже если собирается просто сидеть дома и ничего не делать, чего мне никогда не понять.

Мама, говорю я. Ты должна уйти от него.

От твоего отца? спрашивает она со смехом. Она смотрит прямо перед собой на воду, бьющую в лобовое стекло с таким звуком, с каким мама печатает на машинке своими длинными, идеально округлыми ногтями.

Ты хоть понимаешь, что он теперь даже не встает с постели? говорит она. Хоть представляешь, как он болен? Теперь это я имею над ним власть. Сиденья в ее машине с подогревом, что кажется пустой тратой денег в Майами, однако устроившись в объятиях теплой кожи, как в гнездышке, мне становится спокойнее. Я хочу стать еще меньше, вжаться еще глубже.

Но вы все время ссоритесь, говорю я и опускаю голову на окно пассажирской дверцы. Я смотрю, как еще одна сотрудница торгового центра, держа над головой пластиковый пакет, бежит к двери универмага. Я рада, что приехала пораньше. Рада, что не придется бежать под дождем.

Мама щиплет себя за переносицу, как будто у нее разболелась голова. Она всегда так делает, когда драматизирует. Я люблю ее, правда люблю, я просто хочу, чтобы она принимала правильные решения.

Джанетт.

Что?

Ты ведешь себя глупо. Мы уже давно не ссоримся. У него не было бы на это сил, даже если бы он очень захотел.

Она кладет руку мне между лопаток — так она делает, когда хочет сказать мне, чтобы я перестала сутулиться.

И потом, во всем был виноват только алкоголь, тебе прекрасно это известно, говорит она. Это была болезнь, расстройство. Он делал и говорил такие вещи, которых не сделал бы и не сказал бы, если бы не был болен. Ты должна это понимать.

Как только она убирает руку, я снова сутулюсь.

Когда мы ссорились, то есть когда он пил… Я смирилась с тем, что он не тот человек, за которого я выходила замуж, говорит она, и сейчас это тоже не тот человек. Сейчас он просто старик. Я лишь хочу, чтобы мы снова стали, ох, нормальной семьей.

Теперь моя очередь смеяться. Мама, говорю я. Мне девятнадцать. Немного поздновато для этого, тебе не кажется? И не пьет только потому, что физически не может. И он именно тот, каким был всегда. И я не люблю его, ясно? Я решила, что не люблю его.

Мой голос цепляется за что-то в горле и выходит хриплым, и в следующее мгновение я уже захлебываюсь воздухом и плачу, а она смотрит на меня и качает головой, не понимает, и я думаю, скажи ей, скажи, и все равно не могу.

Просто выбери я или он! кричу я на нее вместо этого.

Я всегда выберу тебя! кричит она в ответ, и теперь у нее такой вид, будто она тоже собирается заплакать. Но я не понимаю, почему ты считаешь, что мне нужно делать такой выбор! Почему мы оба не можем быть счастливы и здоровы. Я просто не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я была счастлива. Ты думаешь, что защищаешь меня? Ты думаешь, я хочу, чтобы ты ненавидела своего отца?

И она снова лепечет о том, что ему теперь лучше, и они больше не ссорятся, и ни слова про меня, так что я тянусь за сумкой, стоящей в ногах, и вытираю глаза, радуясь, что со стороны это будет выглядеть так, как будто мою подводку размыло дождем.

Постой, говорит она, нагибаясь через консоль между нами. Она обнимает меня и притягивает к себе, и в конце концов я просто кладу голову ей на грудь, а она гладит меня по волосам, как в детстве. Дождь снаружи стихает. Швейцар в дверях универмага идет в нашу сторону, но, увидев нас, смущенно останавливается и возвращается на свой пост, оглядываясь на нас каждые несколько минут. Я смотрю на маму, и она выглядит усталой.

Ты же знаешь, что я ради тебя сделаю все что угодно, правда? говорит она, откидывая голову назад. Я ведь просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо, говорит она.

Я знаю, мамочка, говорю я. Я знаю.

В тот день я опаздываю на работу, но мне все равно.

И в этот же день женщина возвращается со своим мужем. Он держит ее за плечо, когда ведет к моему прилавку, костяшки его пальцев красные, но не потрескавшиеся, как у Марио, и я думаю, я знаю, что его руки оказались бы мягкими в моих. Я думаю, что и ее тоже.

Я думала, ты уже купил себе увлажняющее средство, говорит женщина мужу. Она теребит на пальце колечко с сапфиром. Я думала, что привела тебя сюда на прошлой неделе…

Мы не приходили сюда на прошлой неделе, дорогая, перебивает ее мужчина.

Нет, приходили, то есть мне кажется, что приходили, и я предупредила, что ты не любишь цветочные запахи, говорит женщина.

Дорогая, говорит мужчина, то, что ты постоянно воображаешь себе все это, начинает меня не на шутку беспокоить.

Он улыбается мне, и его улыбка такая теплая, что я представляю себе кусок пемзы, которая отдирает мертвую кожу с моего тела, дождь, машину, руку моей матери с моей спины, Марио, спящего все больше и больше и больше.

Вы уж извините, говорит мне мужчина, и я хочу, чтобы его рука сжала и мое плечо тоже. Когда он покупает крем, он делает то, чего еще никто для меня не делал — оставляет мне чаевые, пятьдесят долларов. Ты хорошенькая, говорит он, и его жена отводит взгляд.

* * *

Я соглашаюсь встретиться с ней снова. Она бомбардирует меня телефонными звонками, что мне остается делать? Ладно, ладно, ладно, говорю я и глотаю ксанакс, чтобы хоть немного расслабиться, но от него меня только просто клонит в сон.

Моя мать заказывает «диско воладор»[92] с гуавой и сыром, а я — гору жирных чуррос, которые макаю в горячий шоколад, такой густой, что похож скорее на сладкую грязь. Мы сидим на улице, на неудобных металлических сиденьях, похожих на скамейки на детских площадках, под цветастым брезентом, который напоминает мне дезинсекторные тенты, похожие на цирковые шатры, которые проглатывают самые неудачливые дома в Майами. Мимо нас по Калье Очо[93] несутся машины, фары мигают и кружат, неоновые вывески освещают ночь. Еще одна клиника боли через дорогу. Еще одно темное окно. Я пару раз ходила с Марио в клинику, где он работает, забирать его зарплату. Теперь я повсюду их замечаю.

Они расцвели повсюду, как будто кто-то на небесах разбросал семена, и те угодили во все торговые центры, на все рекламные щиты, на задние страницы всех бесплатных еженедельников. Скидки и два по цене одного, быстрый прием и нулевое время ожидания, только наличные, триста, круглосуточно, вызов на дом. Принимаем без записи, принимаем пациентов на гормонотерапии, с результатами МРТ скидка, комиссия за каждого привлеченного клиента, черные окна, мигающий знак «открыто». Массажный салон за соседней дверью. Обналичивание чеков через дорогу.