Она печально посмотрела на него, словно пытаясь угадать настроение.

– Мужчину, – неохотно проговорила она наконец. – Убийцу.

– Американца? Это было давно?

Она кивнула.

– Кого он убил?

– Не могу вспомнить. Правда, не могу.

– Он умер от вашего выстрела?

– Наверное. Я всадила шесть пуль ему в грудь и голову.

– В это время он в вас стрелял?

– Да. В меня и еще в кого-то. Не могу вспомнить, в кого.

– В кого-то, кто был вам дорог?

– Да.

Она отвернулась. Лицо ее окаменело.

– Пока этого достаточно, – успокоил мой друг. – Я не собираюсь расстраивать вас ради пустого развлечения. Но, знаете, ваши воспоминания все еще спрятаны у вас в голове. Они не потеряны.

– А нельзя ли оставить мертвецов в могилах? – пробормотала она, обращаясь в равной степени к себе и к нам. – Эксгумация – это слишком неприятно.

Холмс задумчиво смотрел на ее лицо, повернутое к нам в профиль.

– Знаете, я тоже один раз убил человека, – заметил он. Корделия повернулась к нему. – Сбросил в пропасть. Пока он летел вниз, он не переставал кричать. Уверяю вас, я никогда об этом не забываю.

Она чуть заметно кивнула.

– Значит, вы понимаете. Я не была в этом уверена. Он тоже был убийцей?

– Да. Помимо всего прочего.

В этот момент мне пришлось отправиться на помощь служанке, чтобы успокоить собравшихся у моих дверей соседей, констебля, посыльного мясника и прислугу соседей, сбежавшихся на выстрелы, только что прозвучавшие у меня во дворе спокойным лондонским утром. Вернувшись, я обнаружил, что Холмс подает успокоившейся мисс Смит ее плащ.

– С вашего разрешения, Ватсон, мы отправляемся на Бейкер-стрит. Не хотите ли поехать с нами?

– Хочу, но профессиональные обязательства не позволяют мне этого сделать. – Я с тревогой взглянул на него: – Будьте осторожны, хорошо, Холмс?

– Мой милый друг, мы только проведем несколько химических опытов, – бодро заверил он. – Я привезу вашу пациентку целой и невредимой еще до обеда. Или пришлю вам записку, – добавил он, уводя мою подопечную к двери.

Ближе к концу этого теплого дня я возвращался домой с неожиданного вызова и, проезжая по Бейкер-стрит, увидел открытые окна дома, указывавшие на то, что обитатели находятся там. Я зашел переговорить с Холмсом. Знакомая дверь наверху была открытой, создавая вентиляцию, долженствовавшую рассеять зловонные облака, состоявшие в равных пропорциях из табачного дыма и паров каких-то химических соединений. К моему изумлению, я обнаружил, что в комнате присутствует не только Холмс: моя бывшая пациентка сидела в его «химическом уголке». Рукава ее блузки были закатаны до локтей, волосы, которые утром были уложены в узел, влажными прядями упали на лицо. По правде говоря, можно было подумать, что она чувствует себя вполне непринужденно, несмотря на беспорядок, который еще усиливало немалое количество справочников, разложенных повсюду. Она курила и пила чай, совершенно не замечая этого бардака, в центре которого на ковре восседал Холмс со своей трубкой. Скрестив ноги по-турецки, он листал одну из своих записных книжек.

– А, Ватсон! Заходите, – пригласил он, подняв голову при звуке моих шагов. – Мы весьма результативно провели день.

– И вечер тоже, – заметил я. – Уже восьмой час.

– Так поздно? И правда.

– Так что же дал этот день? – осведомился я, устраиваясь в своем старом кресле и раскуривая трубку в качестве самозащиты от едкого дыма.

– Две телеграммы. Одна адресована в Бостон, вторая – в Нью-Йорк. Мисс Смит определенно получила научное образование и, возможно, даже степень бакалавра химических наук в Бостонском университете. Она недурно знает теорию, хотя теория – не самая сильная ее сторона. А вот практик она превосходный, и с бюреткой она обращается просто потрясающе. Вам стоило бы на это посмотреть, Ватсон. В ходе опытов с титрованием нам удалось восстановить несколько воспоминаний из студенческих времен: судя по всему, это был приятный период в ее жизни.

– Отсюда телеграмма в Бостон, – догадался я. – Вы надеетесь обнаружить кого-то, кто знает ее историю.

– Совершенно верно.

– А телеграмма в Нью-Йорк?

– Ну, это скорее догадка. Она связана с ее контактами с Гарнеттом. Она почти наверняка зарабатывала себе на жизнь как химик. Мне кажется, она работала на Гарнетта. Если Гарнетт занимался какой-то таинственной областью фармацевтики (а у меня есть некие соображения по поводу ее таинственности), то это узкая специализация. Однако если при этом у него было достаточно работы, чтобы нанять ассистента, то это указывает на работу в довольно большом городе, а Нью-Йорк – коммерческий центр Америки. К тому же Нью-Йорк – столица преступности. У меня в нью-йоркской криминальной полиции есть друг, который обеспечит серьезное отношение к нашему запросу.

– Но как ваша теория объясняет, что из ассистентки Гарнетта она превратилась в его пленницу?

– Это я предоставлю придумать вам самому. Вашей голове полезно упражняться. Второй вопрос, заслуживающий внимания, имеет отношение к истории, которую рассказал Лестрейду наш друг Сэкер. Я выкурил пару трубок, размышляя над услышанным, и в конце концов заметил одну странность. Довольно большое количество его лжи было основано на правде. Конечно, когда рассказываешь историю, которую могут проверить, желательно держаться как можно ближе к истине, однако это показывает, как работает его голова. Итак, в его пьеске мы находим следующие факторы: людей, которые родились в Англии, а затем эмигрировали, «шалопая», отправившегося в Южную Америку, человека, который, полюбив довольно поздно, позволил чувствам возобладать над разумом, и врача. Сэкер и Гарнетт определенно англичане, а Гарнетт – определенно врач, которому, судя по описаниям, лет 55–60. А как насчет Южной Америки?

Нельзя рассчитывать на то, что этот старый список будет содержать сведения обо всех англичанах, уехавших в Южную Америку за последние 25 лет и подозреваемых в совершении преступления, но врач, а в особенности такая редкость, как медицинское преступление, должны были привлечь к себе внимание. Вы помните доктора Гримсби Ройлотта? Вот.

Он вручил мне старую записную книжку, указав на пару пожелтевших газетных вырезок.

Первая, датированная 1881 годом, содержала отчет о деле, рассматривавшемся на сессии лондонского суда и касавшемся преступного сговора между врачом, неким Льюисом Брукменом, и наследником одного из его пациентов. Пациент был немолодым предпринимателем в области текстильного производства, ему составили ложное заключение в недееспособности, рассчитывая завладеть его собственностью. В газете был намек на то, что участие врача не ограничивалось подделкой документа: с помощью каких-то невыясненных методов у пациента были сымитированы симптомы старческого слабоумия.