Сэр Мишель заметил их и крикнул вслед:

— Святой отец, вы уже уходите? А ты, Джонни, куда направился?

Отец Колумбан обернулся и, скрывая в бороде улыбку, сварливо проговорил:

— Да, я ухожу, грехи твои замаливать, несчастный!

— Не соизволит ли благородный сэр отпустить своего верного оруженосца, чтобы он смог дать отдых своим усталым ногам? — Гунтеру и самому понравилась сочиненная им куртуазная фраза. Сэр Мишель в долгу не остался:

— Соизволит, а как же, сэр рыцарь, поди, не изверг какой. Видишь вон тот сарай? Там и устраивайся. Только не забудь разбудить меня, мы же собирались…

Он не смог договорить, потому что Иветта, положив руку на его мокрую голову, насильно окунула в воду, добавив вполголоса:

— Если только я тебя отпущу…

Когда сэру Мишелю удалось вынырнуть, и он как следует отфыркался от воды, залившей нос, отец Колумбан уже скрылся за воротами, а Гунтер, посмеиваясь, шел нетвердой походкой к сеновалу.

— Ну, все, хватит, я уже чистый, — сказал сэр Мишель, встряхивая мокрые волосы. — Неси одежду, да поскорее, а то я с голоду помру. Интересно, мне там хоть немного оставили?..

* * *

Замок Фармер спал. Во дворе изредка взлаивал сторожевой пес, потрескивала смола в факелах, освещавших коридоры между покоями, и ничто больше не нарушало сонную тишину.

Сэр Мишель осторожно отворил дверь и выбрался в коридор. Эх, будто бы и не было полутора лет бесцельных странствий по всей стране в поисках рыцарского сана, мытарств на глупой войне и прочих приключений — вот он опять крадется по коридору, чтобы привычным путем добраться до сеновала или вообще уйти из дому в деревню. Приятно, когда повторяется что-то хорошее.

Спустившись в обеденный зал, он беспрепятственно прошел мимо гончих, развалившихся в сене. Они, узнав хозяина, только приоткрыли глаза и постучали хвостами по утоптанному земляному полу.

Теперь нужно было войти в небольшую боковую дверь, ведущую в кухню, так как вход в башню закрывался на ночь и греметь засовами в ночной тишине совершенно не хотелось. В кухне царил красноватый полумрак, исходящий от не успевших еще остыть угольев в огромном очаге, густо пахло горелым жиром. На лавках вдоль стены храпели несколько слуг — они должны были встать до света, с первыми петухами, разогреть как следует очаг и приготовить кухню к приходу повара. Сэр Мишель, пробираясь мимо них, конечно же задел какую-то посудину, она со звоном упала на пол, и сэр рыцарь, похолодев от ужаса, присел, затаив дыхание. Никто не проснулся, и рыцарь, наконец, оказался во дворе.

— Долго же вы спите, сударь, — прохладные пальчики ухватили сэра Мишеля за руку. Иветта поджидала баронета возле кухни.

Ночь была теплой и безоблачной. Серебряный хлебец растущей луны освещал призрачным белесым светом пустой, непривычно тихий двор. На бархатно-темном небе светилось множество звезд — россыпь жемчужин, вшитых в черное платье, широким шлейфом застлавшее небесный свод. Легкий ветерок шевелил волосы сэра Мишеля, ставшие после мытья пушистыми и сильно вьющимися, приподнимал расплетенные косы девушки. Некоторое время они просто постояли рядом, вдыхая свежий ночной воздух, потом сэр Мишель шепотом произнес:

— Не изволит ли прекрасная госпожа прогуляться со мной вон до того сарая?

Иветта тоненько засмеялась, кокетливо пожала плечами и ответила:

— Изволит, о благородный сэр рыцарь!

Сэр Мишель картинно склонил перед ней голову, обнял за талию, и они чинно прошествовали к сеновалу. Взобравшись по приставленной к стене лестнице, они влезли в окно и прыгнули в душистый стог.

Уютно устроившись в сене, сэр Мишель, перебирая шелковистые волосы Иветты, лежавшей на его коленях, и вдыхая едва уловимый травяной запах, исходящий от волнистых прядей, спросил:

— Чем же больна твоя сестрица?

Иветта хитренько сощурилась и елейным голоском проворковала:

— А вы и вовсе не догадываетесь?

— Догадываюсь… — точно так же прищурив глаза, передразнил ее сэр Мишель. — А ты похожа на Грету…

Иветта капризно надула губки:

— Все говорят, что она красавица, а я — дурнушка.

— Кто это все? — поинтересовался сэр Мишель.

— Ну, в деревне…

— Много они понимают, эти твои «в деревне» в женской красоте! — фыркнул сэр Мишель. — По мне, так ты очень даже миленькая.

— Правда? — Иветта улыбнулась, и в лунном свете мягко блеснули ее ровные зубки. — Я вам нравлюсь?

Сэр Мишель засмеялся и обнял девушку за плечи:

— Конечно, а ты как думала?

Иветта подняла узкую руку, пощекотала сэра Мишеля по щеке, потом пальцы ее коснулись кружевного воротника чистой льняной рубашки, и быстро скользнули в разрез. Рыцарь, почувствовав знакомое сладкое томление и приятную легкую дрожь, пробежавшую по телу, наклонился, притронулся губами к нежной коже шеи, провел ими по подбородку и добрался до подрагивающих губ девушки. Рука сэра Мишеля, тем временем, распустила шнурок, стягивающий платье на груди Иветты, и пробралась в теплое бархатистое гнездышко.

— Знаешь, ты у меня первый, — прошептала Иветта, отклонив голову в сторону и морщась от щекочущих лицо волос сэра Мишеля.

— Да ну? Никогда бы не подумал, — ответил тот. — Ты ведешь себя как опытная женщина.

— Это сестра меня научила. Она мне столько рассказывала о вас, — пьянея от ласк, Иветта не замечала, как обращается к сэру Мишелю то, как к господину, то как к близкому другу. — И я решила проверить ее слова…

— Это ты правильно решила, — сэр Мишель стянул с себя рубашку, отбросил ее в сторону, а затем приспустил платье с плеч Иветты, обнажив маленькую аккуратную грудь. Девушка обвила руками его шею и притянула к себе. Губы их сомкнулись в куда более крепком и жарком поцелуе, чем первый, а руки порывисто освобождали тела от одежды…

… Гунтеру снился странный сон — он лежит на лесной поляне, а по лицу прыгают птицы, ползают какие-то насекомые, щекочутся крыльями бабочки. Он отмахивается от тварей обеими руками, но те и не собираются отставать от него. Наконец, он проснулся, резко вскочил. Сквозь щели в досках просачивался серебристый лунный свет, а сверху сыпалась соломенная труха, сухие травинки и прочий колючий мусор, который во сне обратился в птиц и насекомых. Стряхнув с головы былинки, Гунтер прислушался. Со второго этажа сарая доносился приглушенный женский смех, какая-то возня, шуршание сена, словом, била ключом ночная жизнь влюбленной парочки.

«Интересно, уж не мой ли рыцарь, изголодавшийся по женской ласке, веселится там? У них тут, кажется, служанки благородным не должны отказывать…»

Гунтер недовольно посмотрел на дощатый потолок, и тут же глаза ему запорошило летевшей сверху пылью. Веселье на чердаке сеновала явно достигло апогея.