— Эй, вы что там с ума посходили? — возмущенно воззвал германец, протирая слезящийся глаз.

Наверху на мгновение стало тихо, потом послышался девичий смешок и короткое ругательство. Гунтер без труда узнал голос сэра Мишеля.

— Послушайте, если уж так необходимо визжать и устраивать форменное землетрясение, то катитесь в поле и не мешайте спать уставшему оруженосцу! — Гунтер, наконец, протер глаз, соринку смыло слезой. Со второго этажа донеслись слова рыцаря:

— В поле холодно. Ночи-то студеные! И вообще, стало скучно — присоединяйся. Грета, тьфу, Иветта, ты не против?

— Полезайте, полезайте, сударь! — послышался звонкий смеющийся голосок норманнской красавицы.

— Вот ведь ненормальные, — пробурчал Гунтер под нос. — Черт побери, где я нахожусь? В чопорном и чинном средневековье, или парижском борделе прошлого… будущего… в общем девятнадцатого века? Вот интересно, а неприличные болезни здесь бывают? И как от них лечатся?..

Еще чуток повозившись, буйная парочка притихла, и Гунтер, отвернувшись к стене и накрывшись сукном, в которое была завернута его новая одежда, начал засыпать. На грани между дремотой и глубоким забытьем ему приснился интересный сон. Его собственный самолет, дракон Люфтваффе, с утробным рычанием забрался на английский «Харрикейн», причем последний был конкретно самкой. Покусывая подругу за загривок, Люфтваффе производил соответствующие данной позе движения, а та неистово вращала пропеллером и сладострастно подрагивала элеронами. Бред какой-то. Кто ж народится с такого-то союза? Русский У-2, не иначе…

…Сэр Мишель, утопая в сене, лежал на спине в бесхитростном костюме Адама, к вспотевшей груди и бокам налипли травинки. Оба порядком подустали от длительной любовной игры, причем сэр Мишель не переставал удивляться искушенности юной девы. Поначалу он не поверил ей на предмет целомудрия, но очень скоро убедился сам в ее правоте. Поняв, что Иветта не обманула, он, имея опыт в подобных вещах, действовал так осторожно, что девушка почти не почувствовала боли и только немного морщилась поначалу. А потом она вошла во вкус да вдобавок вспомнила уроки сестрицы, потому что кое-что из ее придумок было знакомо сэру Мишелю.

Когда они гонялись друг за другом, путаясь в траве и падая, и разбудили Гунтера, Иветта, распалившись, похоже и вправду готова была принять германца в их альков…

В конце концов Адам и Ева выдохлись и устроились в сене передохнуть.

— Ну, что, тебе понравилось? — спросил сэр Мишель, поглаживая Иветту по голому плечику. Та только потянулась, как кошка, и блаженно вздохнула.

— Слушай, а если ты… хм… заболеешь, как и твоя сестричка? Тебя родственники, часом, не утопят? Было бы очень жаль…

— А у нас с Гретой нет никого. Отца позапрошлой зимой волк задрал, когда он пошел в лес хворост собирать, мать помыкалась да и за ним отправилась. Так и живем вдвоем, работаем вот на кухне, о еде не беспокоимся.

— Бедняжки, — посочувствовал сэр Мишель и поцеловал Иветту в темя.

— Привыкли… — пожала плечами девушка и серьезно добавила: — А дитя родится — Мишелем окрещу, ежели мальчик будет.

— Тебя и замуж никто не возьмет с дитем, прижитым… догадаются уж от кого, — вздохнул сэр Мишель. Иветта усмехнулась, приподнявшись на локте:

— Да кому я нужна-то такая? С ребенком или без — все одно…

— Мне нужна… — убедительно сказал сэр Мишель и в подтверждение своим словам повернулся, обнял Иветту и провел рукой по ее бедру. Но девушка мягко отстранила собравшегося было продолжить прерванную игру сэра Мишеля и тихо сказала:

— Я устала, потом…

Сэр Мишель и сам почувствовал, что силы пока еще не вернулись к нему, и откинулся на спину. Они немного помолчали, рыцарь начал было погружаться в сон, но голос девушки разбудил его.

— Да, вы, сударь, сразу видно — вежливый, умеете с девушками красиво обращаться, — сонным голосом бормотала Иветта. — Не то что сарацины проклятые…

— Кто? — сэр Мишель тряхнул волосами и удивленно посмотрел на Иветту. — Какие такие сарацины? Ты что, во сне разговариваешь?

— И не во сне вовсе, — капризно ответила та. — Вчера вот останавливался у батюшки вашего проезжий, сэр Понтий, а у него слуги — сарацины. Такие страшные — морды черные, говорят, будто каркают или чихают, как ввалятся в кухню и давай девок лапать. Я еле удрала, не знаю, что уж там было, но кажется они Сванхильд, потаскунью эту, завлекли в сарай и… Сами понимаете. Ужас какой! Народится еще волчонок какой, кто их знает, нечестивых…

Сэр Мишель не слушал Иветту. Понтий, бастард Ломбардский? К папе заявился? Интересно, зачем?

— … Слава Богу, на рассвете их выставили. Кстати, и господин-то их не больно вежлив был, — продолжала Иветта. — Я, когда пришла утром, увидела, как его выпроваживали. У ворот четверо наших парней с арбалетами стояли, а сам барон Александр с обнаженным мечом в руке шел за сэром Понтием. Ну, тот сел на лошадь, сарацинов своих свистнул да и уехал.

— Что же он такого натворил? — спросил сэр Мишель.

— Да я толком не знаю, люди говорят — напился, буянить стал, с бароном дерзко говорил. Они даже едва на мечах не подрались, только хозяин не стал с пьяным связываться, а велел на рассвете убираться подобру-поздорову.

«Да уж, на сэра Понтия это вполне похоже, если вспомнить, как он с отцом Колумбаном, святым отшельником, обращался, — подумал сэр Мишель. — Кстати, что он здесь вынюхивал? Надо будет у папы спросить. Не к добру это все…»

— Пойду я, сударь, светать начинает. Да и сестрицу надо будет проведать. Я уходила — к ней повитуха пришла, роды вроде бы начались.

«Роды? — недоуменно нахмурился сэр Мишель. — Ах, да, я был здесь последний раз поздней осенью, в ноябре, холодно уже было, зима подбиралась. Я расстался тогда навсегда с королем Генрихом и его сыном Годфри… Впрочем, с последним, надеюсь, еще доведется встретиться, отблагодарить бы надо за посвящение в рыцарский сан…»

— Иди, раз дело такое, — вздохнул сэр Мишель, отбросив воспоминания, и стал рыться в сене в поисках рубашки и штанов.

Одевшись, они спустились во двор. Солнце еще не поднялось из-за холмов, лишь небо на востоке налилось золотисто-розовым светом, и побледнели звезды. Двор был безлюден, но сэр Мишель на всякий случай хорошенько осмотрелся и прислушался, прежде чем выйти из-за сарая.

Он проводил Иветту до потайной калитки, спрятанной в разросшихся кустах белого шиповника, которые посадила чуть меньше двадцати лет назад баронесса Юлиана. После ее смерти никто не занимался садом, не подстригал кусты, и они росли свободно, образовав вдоль стен баронской фортеции колючие заросли, источавшие весь июнь густой аромат. Перед калиткой ветки были обломаны или загнуты в сторону, так что образовалось нечто вроде арки. Обменявшись с сэром Мишелем долгим поцелуем, Иветта, сжимая в ладошке подарок, предназначавшийся новорожденному племяннику — две необычные серебряные монетки с орлом, сидящим на венке, нырнула под естественную арку, а рыцарь шепнул ей вслед: