Во сне Никита неосторожно, локтем, задел ее грудь и услышал сдавленный крик. «Что с тобой?» – испугался он. «Больно, – полупроснувшись, пробормотала Лариса. – У меня эта грудь постоянно болит». – «Тебе нужно обязательно сходить к врачу, – забеспокоился Никита. – С этим делом не шутят. Учти, я – несостоявшийся хирург». – «Спи, хирург», – улыбнулась в ответ дочь мавра.

…Он зашел в спальню и минут двадцать с ненавистью глядел на них, бесстыдно разметавшихся по постели. Когда Никита открыл глаза, он первым делом подумал: как этот Казанцев действительно похож на мавра! Какое у него темное, пропеченное лицо, воловья шея и белые ровные зубы! Он так подумал и только потом испугался. И разбудил Лару. «О господи!» – обхватила голову руками она.

Мавр в упор смотрел на дочь, и, казалось, с его губ сейчас вот-вот слетит сакраментальное: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» «Ну что ты смотришь?! – в истерике закричала Лара. – На, души! – И она швырнула в его сторону подушку. – Тебе мамы мало?!»

Скрежетнув зубами, Казанцев быстро вышел из комнаты.

Никиту вскоре уволили из театра, и долгое время он обходил это помпезное здание стороной. Несколько раз по пьяной лавочке он порывался бежать в театр, найти там Лару, освободить ее из тяжелых объятий мавра и вернуть бешеные приступы счастья, которые охватывали его той сентябрьской лунной ночью. Но, мечтая, он вдруг чувствовал железную хватку Казанцева на своей шее и не мог сдвинуться с места.

Так прошли осень и зима. А весной Никита узнал от Сергея Богдановича страшную новость. У Лары обнаружили рак молочной железы, и мавр, этот полуграмотный бывший тяжелоатлет, каждый свой шаг сверяющий с публикуемым в местной газете гороскопом, решил везти любимую ненаглядную дочь на Филиппины, к хилерам. Но Лариса уперлась, она показала в этой ситуации свою настоящую строптивость. Она заявила отцу, что полетит на Филиппины только с Никитой. И ни с кем другим. Угрозы, увещевания, слезные просьбы мавра не сломили упорства Катарины. И Казанцев сам позвонил бедному безработному художнику. Долго уговаривать Никиту не пришлось.

Они вылетели на том самом лайнере А-310, который 22 марта 1994 года рухнул под Междуреченском. Образно говоря, мавр сделал свое дело. Но, узнав об авиакатастрофе, он в тот же день сунул себе в рот охотничье ружье…

Лариса Алексеевна закончила свой долгий, с придыханиями, рассказ.

Бутылка водки была почти пуста. Дашенька сидела ошеломленная, открыв рот, завороженно глядя в греческие глазищи Лары-Катарины, те самые, нисколько не потускневшие, в отличие от всего остального. Вадим же с переменным успехом боролся со сном. День сегодня выдался не из легких. Почти как у Терминатора – в него стреляли, его прожигали, мяли, отключали. А он целехонек. Ларчиков даже нервно хохотнул, вспоминая в очередной раз утро с Любой-шахидкой, головореза Сербеста, побег, убийство Фрусмана, хвойный запах в подъезде, стихи, которые читала поэтесса, похожая на шерстяной комочек. И наконец, собственное задержание двумя архаровцами, фамилии которых до сих пор висят в памяти – Сальник и Мордасов. Безалаберные они, конечно, дядьки, зря не надели на него наручники, таким не место в органах, тем более в убойном отделе. Лестницы в Политехническом скользкие. Легко подтолкнув служивых, Ларчиков перемахнул через их кувыркающиеся фигуры, хлопнул дверью и нырнул в метро. Ищи-свищи! Извиняйте, братцы, ну никак нельзя было сейчас оказаться в милиции!

Забрав Дашеньку на условленной «Баррикадной», Ларчиков двинул домой к Казанцевой. Этот ход он придумал, когда скакал через ментов в музее. А куда ему деваться? Нет у него в Москве надежных друзей-товарищей.

Впрочем, в дверь Ларисы Алексеевны он уже позвонил без прежней уверенности. Открыла сама примадонна. По виду – подшофе.

– Знаю, знаю я все про убийство Фрусмана, – сказала она.

Ларчиков несколько смутился. Возможно, примадонна сейчас пирует на костях своего извечного конкурента, а тут они с Дашкой, типа «пожалейте нас, нас ищут, схорониться нужно, мы все такие несчастные». Сука-жизнь: ведь не только покойный Лева пройдохой-конкурентом был, но и партнером каким-никаким! Словно угадав его мысли, Лариса Алексеевна Вадима приобняла.

– И в курсе я, что вас ищут. Ты мне только скажи – это не ты? Нет?.. Ну ладно, верю. Помогу, ради памяти Левки. Падла он был, но широкий человек. Вы не смотрите, что я тут в расхристанном виде. На меня и радость, и горе одновременно нахлынули.

– А что случилось у вас? – забеспокоилась Дашенька, державшаяся весь этот крейзи-день молодцом, настоящим стойким солдатиком.

Казанцева выпила – две рюмки подряд – и начала свою длинную песнь – про театр, Катарину, Никиту, мавра. А когда закончила, еще несколько минут все молчали. Наконец Ларчиков очнулся, до него дошло: что-то не так, какая-то фальшивая нота в конце этого душещипательного романса прозвучала.

– А… как вы выжили, если самолет рухнул?

– Хороший вопрос! – Лариса Алексеевна повеселела, почувствовала себя вроде как на пресс-конференции. – А про новый альбом спросите?.. Мы не полетели. В последнюю минуту передумали. Обманули папашину охрану и дернули из аэропорта. И, как оказалось, не зря передумали.

– А как же ваш рак? – спросила Даша. – Вы же больны были.

– Мне опухоль в Москве вырезали. Здесь я и решила остаться, а Никита домой уехал, у него мама сильно болела. Думали, ненадолго расстаемся, а получилось… Больше я его не видела. А потом я узнала, что он куда-то за границу умотал. Вот такая грустная история. Но… со счастливым концом!

Тут Казанцева уже как-то до неприличия просто расцвела, заулыбалась, а ведь труп Фрусмана лежал в морге – вопросительным знаком!

– Какой же счастливый конец у этой истории? – сухо спросил дотошный Ларчиков.

– Счастливый конец, да… Хотя, может, еще не конец. Мне позвонили из Испании, Никита позвонил. Сколько лет прошло, а я сразу узнала его голос. Это, наверное, уже профессиональное. Голосовая память у меня четкая. Он там, в Испании, успешный художник, удачно работы продает. Дом у него в Марбелье, на берегу моря прям. Не женат. То есть был женат, но давно развелся. Говорит, на днях приеду в Москву, хотелось бы повидаться.

– Это просто сказка, – раскраснелась от радости Даша. – Андерсен! И вы к нему в Испанию переедете? О, я бы переехала! В Марбелью! В Испанию! На море!

– Остынь, девочка, – пробормотал Вадим. – Какая Испания? Хватит тебе и дачи Касыма.

Казанцева, кажется, с минуту витала в облаках. Очнулась, повела глазищами.

– Ну, до переезда еще далеко, – грустно усмехнулась. – Мы столько лет не виделись. Может, мы друг друга разочаруем? В общем, не знаю ничего, боюсь загадывать… И радость сегодня, и горе такое.

– Значит, первая любовь не ржавеет, да? – проговорил Вадим. – А как же ваш муж Гейдар?

– О, ты жук, а! Все ты, шантажист, не успокоишься. Я свои бракоразводные дела решила еще раньше Аллы Борисовны, понял?