Меч и впрямь внушал уважение, такой он был тяжелый и красивый. Рукоять легла Милошу в руку так ладно, будто для нее и была создана. Обоюдоострое лезвие выглядело новым, без каких-либо следов прежних боев, и при малейшем движении отбрасывало золотые блики. Гарда была сделана в виде обвившей рукоять змеи.

– Спасибо, – просто сказал Милош и вложил меч в ножны.

Во время тренировок Мирикус неустанно твердил о гармонии, которая должна существовать между бойцом и его мечом:

– Он должен стать частью вашего существа. Пусть ваши нервы, ваши кровеносные сосуды прорастут в него. Он должен повиноваться вашей мысли так же быстро, как ваша собственная рука, даже, может быть, быстрее. Он – продолжение вашего желания, понимаете?

Каковы бы ни были упражнения – учебный бой, бег, фехтование, – меч полагалось все время держать в руке. Милошу, который был левшой, скоро стало нравиться ощущать ладонью теплую, вселяющую уверенность рукоять своего верного оружия. Один вопрос, однако, оставался неразрешенным. Мирикус говорил, что меч должен стать продолжением его желания. Конечно, подразумевалось желание убивать. А Милош никакого такого желания не испытывал. Он не мог без содрогания вспомнить, как хрустнули позвонки Пастора, как медленно обмякало в руках его тело, – это страшное воспоминание преследовало его неотступно. Желание убивать? О, нет. Его переполняло, наоборот, желание жить. Жить так хотелось, что впору было плакать в подушку, впору задохнуться.

Опыт борьбы очень пригодился. Изо дня в день в ходе учебных боев Милош убеждался, что и реакция, и глазомер у него лучше, чем у остальных. Он умел мгновенно подметить слабое место в позиции противника, малейшее его неверное движение. Безошибочно улавливал подходящий момент, когда можно одним броском опрокинуть его. Рана заживала, и Милош мало-помалу приходил к убеждению, что может победить почти любого, кого против него выставят. Ему не хватало только главной способности: принять саму эту дикую идею – броситься на какого-то человека с тем, чтобы убить его.

Но скоро ему предстояло получить ценный урок по этой части.

В начале зимы, когда Милош уже два месяца как находился в лагере, Мирикус назначил ему испытание «трое на одного». Он должен был оставить меч на галерее и первым сойти на арену. Милош спустился в проход, из которого несколько недель назад смотрел, как гоняют Василя. Дощатая калитка закрылась за ним, и он остался один на песчаной арене. Из противоположной калитки появился первый противник с мечом в руке. Это был Флавиус с сумрачными глазами убийцы.

«Тяжелые раны наносить запрещено», – повторил про себя Милош, успокаивая заколотившееся сердце. Флавиус приближался мелкими шажками, потом кинулся, замахиваясь мечом. Милош отбежал, потом еще отбежал, временно сохраняя дистанцию. Так они обежали арену три или четыре раза. Флавиус несколько раз делал бросок, вынуждая Милоша падать и перекатываться, но это больше походило на танец, чем на серьезное нападение. Флавиус явно получил инструкцию гонять испытуемого, чтоб он выдохся, но пока не трогать.

Когда калитка снова отворилась, Милош немного запыхался, но чувствовал себя в силах еще долго уворачиваться от второго противника. Однако что-то в нем оборвалось, когда он увидел, что этот противник – Кай. Тот, еще с перевязанной грудью, едва ступив на песок, по кратчайшей диагонали ринулся на Милоша. Испытание сразу приобрело совсем иной характер. Мирикус всегда учил не расходовать энергию на бесполезные крики и ругательства. «Предоставьте это вашему противнику, – советовал он. – Будьте безмолвны, сосредоточены и безжалостны». Но Кай не мог удержаться – каждое движение он сопровождал хриплым рыком. С лицом, искаженным бешенством, он сделал выпад, за ним второй, оба ниже пояса, и Милош понял его коварный умысел – ударить по едва зажившей ране. Уходя от удара, он откинулся назад, перекатился через голову и, тем же движением вскочив на ноги, выставил перед собой руки, скрючив пальцы, словно когти. И, вызывающе глядя прямо в глаза противнику, зашипел, ощерясь, как рассерженный кот. Кай взревел и очертя голову бросился на Милоша, который помчался от него со всех ног. На галерее все повскакали с мест, кроме Мирикуса, бесстрастно предоставляющего испытанию идти своим чередом. С разбегу Милош ткнулся в барьер и не смог как следует увернуться от удара настигшего его Кая. Рука его пониже локтя обагрилась кровью. Он ждал, что Мирикус крикнет «отставить!», но тот молчал. Милошу стало по-настоящему страшно. Ему хотелось позвать на помощь – но что бы это дало? Он отскочил, уворачиваясь от очередного удара, и снова пустился бежать. «Вот бы у меня был меч, – вдруг подумалось ему, – я бы его сейчас насмерть… да, насмерть, ведь он же меня убить хочет…» Милош перебежал всю арену, не встретив помехи со стороны Флавиуса, который ограничивался ролью зрителя. Тут во второй раз открылась калитка, и на арену вылетел Василь с видом свирепой решимости. Он опередил Кая и в два прыжка оказался рядом с прижатым к барьеру Милошем. Молниеносный меткий удар – и по ноге Милоша потекла кровь.

– Отставить! – грянул наконец бас Мирикуса.

– Прости, – прошептал Василь, стоя на коленях около товарища, – другого способа не было… он бы тебя прикончил, кабан бешеный! Точно, он думает, ты кот!

– Спасибо, – так же шепотом сказал Милош. – Похоже, ты спас мне жизнь.

– Не за что… Как же иначе-то… Я, знаешь, всегда любил животных…

Фульгур даже и не пытался скрыть ликование, увидев рану Милоша.

– Ух ты, красота какая! Кто это тебя так, Ференци?

– Рустикус.

– Коняга? Считай, тебе повезло. Обычно он бьет куда крепче. Сразу видно, что вы с ним кореша. Ну, давай сюда, сейчас тебя заштопаю.

Он бесцеремонно вкатил своему пациенту укол и, не дожидаясь, пока заморозка подействует, начал шить. Милош отвернулся и стиснул зубы от жгучей боли, причиняемой иглой. Потом чувствительность мало-помалу стала притупляться, под конец осталось только неприятное ощущение, когда нитку протягиваи сквозь края раны.

– А он тебе не рассказывал, коняга-то, про своих сородичей?

– А?

– Рустикус. Он тебе не рассказывал?

– Про что?

Милош припомнил первый разговор с Василем во дворе интерната. Тот действительно представился как «человек-лошадь», но не объяснил, что это значит.

– Нет, – сказал он, не рискуя больше играть с Фульгуром в молчанку.

– Жалко. Обхохочешься, особенно в конце. Потому что обернулось-то все для них хреново. Хреновей некуда. Я, знаешь, тоже мог бы быть таким конягой. От природы-то у меня все данные: сила есть, ума не надо. Только я предпочитаю быть на стороне тех, кто у власти, вот в чем загвоздка.

Фульгур наложил последний шов. Услышав тихий щелчок оборванной нитки, Милош понял, что этот троглодит перекусил ее прямо зубами, как делают портные. Лучше было не смотреть. Фульгур завершил операцию, обмазав йодом шов и кожу вокруг.

– Ну вот! Можешь отправляться в лазарет. Тебе не привыкать. Скоро на тебе места живого не останется, чтоб иголку воткнуть! И не забудь: при случае, если будет охота поразвлечься, попроси своего дружка Рустикуса рассказать про его братков. Спроси, например, как поживает Фабер. Получишь удовольствие, гарантирую.